Эреккур Грэйт, Стромгардец

Эреккур

Мы, люди, сами превратились в чудовищ...

Раса:

Человек

Пол:

Мужской

Нация:

Арати

Места:

Север Восточных Королевств

Класс:

Воин

Верования:

Святой Свет

Знания языков:

Всеобщий, дворфийский, талассийский

Статус:

Жив

Активность:

Отыгрыш завершен

Портрет

— Сэр Эреккур! Лагерь собран, обозы загружены, люди готовы выдвигаться.
На опушке показался сержант Донел, рыжеволосый молодец, в латах с инкрустацией красного золота, что выдавали в нём отпрыска рода если не знатного, то весьма зажиточного. Насколько помнил Эреккур, парню было не менее двадцати, но рыжеватый пух на подбородке выставлял его скорее мальчишкой лет пятнадцати, что ещё и бритвы в руках не держал.
— Отправь двух разведчиков впереди валки, хочу знать что перевал не завален камнями, или разбойничьими ставками. Чем скорее мы займём твержу — тем раньше сможем вернутся и доложить о наших успехах командованию, и мне не придётся вновь нести ответ перед старшинами. Надоело видеть их осуждающие напыщенные лица, — рыцарь ножом вскрыл панцирь речной мидии и потянулся к мешочку, набрав влажными пальцами горсть соли, — можно подумать, словно они нам честь оказывают, отправляя гонять мятежников по горам.
Всосав содержимое моллюска, Грэйт выбросил раковинки обратно в ручей, умыв руки и лицо снегом. Рыцарь встал на ноги и поднял резные деревянные ножны, что прятали лезвие его меча, оставляя снаружи только изысканный эфес.
— Ты ещё здесь?
— Простите, будет сделано, сэр.
Донел мгновение растерянно пялился на рыцаря, затем отдал честь и направился в сторону, где ещё час назад стоял их лагерь.
«Низкий поклон Свету и командору Элдери за такого подручного!» — мысленно возмутился Эреккур Грэйт, иронично улыбаясь. Первые лучи солнца, отражаемые снежной гладью, уже били в глаза, заставляя прижмуриться. Накинув на голову капюшон, рыцарь и сам направился в сторону лагеря, попутно натягивая меховые перчатки.
Уже десять лун он провёл в Альтераке, разъезжая с шестью дюжинами солдат по заснеженным долинам, отбирая у мелких лордов их твердыни, тут и там оставляя на башнях красные стяги с белым орлом, и белые с красной дланью. Отправляясь в горное королевство, они были убеждены что едут вершить правосудие над людьми, предавшими свою расу, над теми, кто переметнулся на сторону врага из иного мира, да бы спасти свои шкуры, ценой страданий своих соседей. Но уж никак не ожидали, что придётся загонять овец обратно в их сараи, навязывая свои страх и порядки. Король-великан был человеком с харизмой, с запалом, он умел поднимать дух, за такого владыку хотелось воевать. Впрочем, местные морозы со временем умудрялись бесследно гасить тот огонь патриотизма. А может дело было в рутине и неблагоприятных условиях. Каждую ночь мороз и ветер вгрызались в плоть так, что хотелось спать просто в костре, лишь бы немного согреться, а от медвежатины уже тянуло блевать. Люди жаждали сражений, Грэйт понимал это, если в ближайшее время не дать им отправить группу синдиката на тот свет, возможно, он уже не сможет удержать их от разбоя. «Все эти руки стоило отправить пахать землю да отстраивать фермы». Слишком уж поздно он об этом задумался.
Эррекур Грэйт, первородный сын и наследник могучего Ориса Краснодрева, а теперь и владыка Красного Холма и львиной доли аратийского пограничья. Ныне поместье Грэйтов нуждалось в капитальном ремонте и реставрации, самих их почти не осталось, землю некому заселять, в последние свои годы отец совсем был измучен и сломлен подагрой, редко покидал свои покои, не мог самостоятельно передвигаться, почти не говорил… Краснодрев уже не был могучим лордом, воином, скорей живым трупом, немощным стариком. В те годы перед Второй Войной Эреккур сам собирал людей на охоту. С каждым сезоном тролли набирались наглости и свежей крови для вторжения в нагорья, и каждый сезон он с братьями вёл отцовских присяжных мечей, чтобы согнать их обратно в древние руины, из которых те и вылезли. «Нет, я сам вёл их». Братья были лишь его опорами, наконечниками копий, что становились воистину смертоносными лишь в его руках. А в этих горах даже на настоящую «охоту» не выехать, «дичь» совершенно не та. Местные тролли, синие и трусливые, то ли от холода, то ли от стыда за свою никчёмность, огромные и неуклюжие, скорее походили на лысых йети, большая туша становилась легкой мишенью.
Вернувшись к своим людям, командир поприветствовал их кивая и поднимая руку. Всадники были готовы выступать, лагерь был собран, как и доложил Донел. Доселе стоял только шатёр самого сэра Эреккура, внутри ждал оруженосец с начищенной и промасленной кольчугой.
— Сэр, вы позволите?
Эреккур был приятно удивлён, но никак этого не выказал, молча позволил парнишке надеть на него кольчугу и доспехи. Хоулэйн. Не самый прилежный сквайр. Как и сержанта Донела, юношу к нему приставил после Второй Войны командор Элдери, боевой товарищ отца. «Когда-то моим оруженосцем был Элеборн». Брат не долго прислуживал Эреккуру, младший Грэйт рос невероятно стремительно, с каждым днём всё быстрей и к пятнадцати уже был на пол головы выше, а пару лет спустя он перерос брата ещё на фут и сам заслужил рыцарство, проведя успешную зачистку дворфийского тоннеля от тролльской погани, а на обратном пути через ущелье умудрился разобраться ещё и с какой-то бандитской шайкой, которая избегала правосудия годами, за что был посвящён в рыцари, получив титул независимо от наследства, как это было с Эреккуром. «Негоже было возносить его выше меня раньше времени, к тому же по большей части он исполнял мой приказ».
— Приведи мою лошадь, Хоул, а затем собери шатёр.
— М-милорд п-поедет в авангарде? — дрожащим голосом проронил юноша, пристёгивая плащ на плечи рыцаря.
— Именно так, Хоул. И перестань заикаться каждый раз, когда говоришь со мной. Это приказ, — стромгардский рыцарь покинул шатёр. Паренёк будет стоять ещё несколько минут как вкопанный, в этом Эреккур не сомневался, потому решил сам отыскать свою лошадь, что много времени не заняло, она одна стояла посередь поляны, стреноженная и уже осёдланная.
— И чего эти зеленяки так дрожат передо мной? Столичная ребятня здесь словно мужество всё своё отморозила, — Эреккур позволил себе мысли вслух, поглаживая вороного дестриера по лбу. Это был хороший скакун, достойный рыцаря, так же подарок Элдери, наверное, единственный ставленник командора, которым Эреккур всё ещё был не разочарован.
Разведчики вернулись, не обнаружив никаких препятствий на пути к землям Сноуберри. Хоть это тешило. Лорд Сноуберри поддержал мятеж Перенольда и уже долгое время скрывался, имение удерживали его сыновья с небольшим гарнизоном, и неделю назад командование легионов Стромгарда в регионе получило от них сообщение с согласием на сдачу и дальнейшее сотрудничество. Грэйт с людьми был отправлен принять их капитуляцию.
К полудню спустились в долину и миновали какую-то деревеньку, крытую соломой, заброшенную, как уверяли разведчики. Эреккур почувствовал провожающий его взгляд, откуда-то из наполовину сгоревших развалин дома, а на другом конце деревни виднелся столбик дыма, плавно текущий из дымохода. «Недостаточно малолюдно для заброшенного села». Он ехал впереди остальных в своём малиновом рыцарском плаще. За ним следовало двое всадников: оруженосец и штандарт-юнкер Гарвин, вздымающий пику, на которой развивались знамёна: белый орёл Стромгарда, распростёрший крылья на красном поле и знамя поменьше, красное древо Грэйтов, на белоснежном поле. Под этим знаменем сражались его предки и сам Эреккур во Второй Войне, что правда, там за ним шли его собственные люди, люди Грэйтов, но спустя множества битв с орками и почти год в Альтераке, их всех сменили воины Альянса, а теперь и столичные всадники.
Начался снегопад, рыцарь прикрыл капюшоном пшеничные пряди, на которых уже начали таять снежинки. Дома снег выпадал редко, зачастую продолжительная осень там сменялась сразу весной. Словно вотчина Грэйтов подчинялась какой-то древней магии заместо привычных законов природы, отчего долина на три чверти года окрашивалась в золотые, бордовые и оранжевые цвета. Вспоминать о доме было тепло, получалось даже забывать о горных морозах.
Эреккур не всегда осмеливался назвать замком родной Красный Холм из-за не самых внушительных размеров, но это… Замок Сноуберри представлял из себя несколько домов прибившихся к усадьбе, конюшни, мёрзлый сад, колокольню и каменную арку, всё это обнесли частоколом, ворота укрепили, из земли вокруг торчали заточенные деревянные пики.
— Доброго дня, как я понимаю, вы, господа, являетесь братьями-Сноуберри? — Грэйт поднял забрало шлема, рассматривая юных лордов на вершине каменной арки, в компании двух десятков арбалетчиков. И как они все там уместились? — Полагаю, вы с домочадцами решили встретить нас с пути, чтобы сдать ваше имение? Я — Эреккур Грэйт, рыцарь послан…
— Мы знаем кто вы, сэр! — наперёд вышел юноша в кольчужном койфе и бронзовом колпаке-полушлеме, на вид явно младший из двух Сноуберри. — И мы никогда не отдадим и никогда не собирались отдавать родной дом в лапы краснопёрых петухов вроде тебя! — благородный сир Сноуберри плюнул, но недостаточно далеко, чтобы задеть Эреккура, слюна приземлилась на дорогу у самих ворот, быстро обращаясь в ледяную корку.
— Если вы хотите взять наш замок, сэр, боюсь, вам придётся брать его измором.
Рядом с ним встал его брат, облачённый в тёмный латный панцирь, коренастый, с парой чёрных моржовых усов, на оранжевом табарде можно было различить медведя, смакующего клюкву. Если отбросить малозначимые отличия, братья-Сноуберри были очень даже похожи. «Так бы мы смотрелись с Элеборном, если бы остались оборонять родной дом, а не ушли на войну с орками?». Эреккур покачал головой, ухмыльнувшись. Элеборна взяли в паладины, он обязан был присутствовать на фронте.
— У нас пол сотни людей, а запасов хватит на месяцы, сэр Эрек, — прервал его помыслы низкий голос старшего Сноуберри. — Долго ли вы с вашими солдатами продержитесь на таком лютом морозе? Вы ведь не отсюда, уверен, солнце Арати куда милосердней лютой альтеракской вьюги.
— Осады не будет, — резко прервал его стромгардский рыцарь. «Для тебя я — Эреккур Грэйт!». Эреком его звал только братец Элеборн. И почему он весь день лезет на ум? — Сложите оружие, Сноуберри! И я закрою глаза на ваш сомнительный приём, словно речи об осаде и не было, — («глупец, тут ведь и штурмовать-то нечего, а за мной рать, жаждущая крови альтеракцев»), — в противном случае, ваша единственная надежда лишь на то, что ваши стрелки метят лучше вашего брата...
Арбалетный болт пробил доспехи, Эрек почувствовал пылающую боль слева. Боевой рог затрубил отход. Грэйт не помнил, кто оттащил коня и как он удержался в седле? Сила выстрела у арбалета была убойная, ключицу, казалось, совсем раздробило. Сержант Донел скомандовал приготовить стрелы, и длинные тисовые луки дали ответный залп по арбалетчикам. После повторного залпа подбитый стрелок Сноуберри перекинул жаровню и деревянный частокол задымился, а через минуту-другую оборонные сооружения уже охватило пламя и крики. Из прогоревшей бреши в стене под боевые кличи хлынула лёгкая конница защитников на невысоких лохматых лошадках.
— Копья! — взревел Эреккур и принял в руку древко собственного от оруженосца. Боль утихала, если не двигать левой рукой. «Дам безрассудному Сноуберри фору, если решится против меня выйти».
— Донел! Возьми тридцать людей и ударь по ним с тыла! — выставив перед собой копьё, Эрек погнал вороного дестриера вперёд, сопровождаемый оруженосцем, штандарт-юнкером и ещё сорока всадниками. Навстречу ему летел старший Сноуберри, собирая снежинки своими усами.
Бой длился менее часа, но плечо уже болело так, словно туда вогнали снаряд баллисты, а не арбалетный болт. Донел и почти все тридцать его конников подошли слишком близко к каменной арке и их накрыли арбалетчики. Старший Сноуберри упал с лошади, которую заколол в грудь штандарт-юнкер своей длиннющей пикой со знамёнами. Эреккур столкнулся с усачом, но сталь пела не долго, Кровавая Слеза, меч Грэйтов, нашла брешь в доспехах противника и тот истёк кровью в считанные секунды. Молодой Сноуберри хотел было отомстить за брата, но копьё настигло его раньше. Всех бойцов Сноуберри взяли на мечи, сдавшиеся скоро пожалели, что не избрали быструю смерть с оружием в руках. Домочадцев вешали, женщин прежде насиловали. Эрек наблюдал за всем этим — за тем, что творят… его люди? Нет, он потерял их, он потерял всех своих людей уже давно, всех до единого. Что за владыка не может уследить за поданными и вверенными ему землями, что за рыцарь не может остановить беззаконие и защитить свою семью? На его глазах рухнула колокольная башня, упавший колокол своим звоном на несколько секунд заглушил все крики в округе. Стромгардский рыцарь взглянул на втоптанные в грязь знамёна. Белый орёл, красное древо. Все они подвели его: Донел, Хоул, Гарвин. Сержант не справился с людьми, оруженосец не закрепил щит, юнкер потерял знамя… «Элеборн бы никогда меня не подвёл». Эрек встал с тела старшего Сноуберри, опираясь на Кровавую Слезу. «Мы пришли в Альтерак мстить за сговор с чудовищами, но теперь сами стали чудовищами».
— Это я подвёл их, — молвил Грэйт мёртвому рыцарю с медведем и клюквой на табарде.

Eщё утром прибыл гонец из Башни Багрового Ущелья и огласил о приближавшейся валке. Но пусть осеннее солнце уже близилось к закатному краю небосвода, на дороге, выложенной из плоских каменных глыб ещё древними араторцами, не было и намёка на гостей.
— От того, что мы будем пялится на дорогу, он быстрее не приедет, — просопел заморенный детский голосок, — и так уже весь день проторчали на воротах, ты и весь вечер тут отсидеть хочешь? Эдгар обещал рассказать историю о ковке Кровавой Слезы, разве ты не хочешь послушать?
— Тысячу раз слыхал уже эти байки! — отмахнулся старший юноша, не отрывая взгляда от пути. На коленях у него лежал длинный тисовый лук, а рядом стоял металлический цилиндр со стрелами. Эреккур сам вызвался вести дозор на первых воротах.
— Ладно, может ещё почитать успею, до того как погонят в постель. И ты тоже приходи читать, не засиживайся, — продолжил Элеборн, спускаясь по лестнице и, спрыгнув в метре от земли, широкими шагами побежав в сторону замка.
— Ну и иди! Мелкий предатель! — проворчал себе под нос юноша, проверяя пальцем тугость тетивы.

Младший брат не разделял его ожиданий. Ему было не понять. Дядюшка Эд поссорился с отцом ещё до рождения Элеборна. Эделард Грэйт был увлечён миром, путешествиями, тогда как Краснодрев настаивал, чтобы тот оставался дома, возглавлял рейды против троллей. Последняя их ссора окончилась тем, что дядя всё же покинул Красный Холм и уехал на юг, женившись на штормградке, с которой познакомился ещё годами до этого на каком-то пиру в столице. Только после смерти мамы отношения отца с его братом возродились, и с тех пор Эделард навещал родню почти каждый год. Эреккур любил дядю, в детстве он был с ним неразлучен, тот научил старшего племянника правильно сидеть в седле, охотится, держать в руках меч. Теперь каждый приезд Эделарда был для Эреккура долгожданным событием, а Элеборн, похоже, не разделял и его чувств. «Дядю ему заменили иноземный учитель, старик-оружейник и слепой жрец!».

Дожидаясь, Эрек и не заметил как задремал. Во сне всё было таким реальным и одновременно необычным. Он восседал на отцовском престоле в большом зале, даже не так — он сам был Орисом "Краснодревом", вся челядь и присяжные рыцари приветствовали его и почтительно кланялись, а гости за столом вздымали кубки в его честь. Сон был таким сладким и прекрасным… В центр зала вышел паж и оповестил о прибытии брата почтенного лорда с супругой. «Дядя Эд! Ну наконец!». Но вместо сэра Эделарда в зал вошёл повзрослевший Элеборн с женой-чужестранкой. Эрекура преисполнило возмущение. «Живо слезай оттуда! — сказал ему брат, но это был не детский писк, он молвил голосом мужчины, — слезай, ещё свалишься, а падать ведь высоко! — в его словах даже угрозы не было, скорей насмешка, а вместе с ним засмеялись и остальные гости, — Эреккур, слезай немедля!»

— Эреккур! Ты меня слышал?
Эрек проснулся. Над долиной уже опустились сумерки. Внизу у ворот, верхом на лошади сидел Эделард, в окружении нескольких всадников. Те глазели на Эреккура, слегка посмеиваясь.
— Мы ждали тебя ещё неделю назад! Ты опоздал! И я не упаду, уже не ребёнок! Сегодня я сторожу ворота и дорогу! — проворчав, он потёр глаза, прогоняя сон.
Рыцарь с почетом внизу вновь ответили смешком.
— Возникли непредвиденные обстоятельства при сборах, да и с каретой в горах довелось тяжко, — Эделард встряхнул головой, указывая на экипаж позади всадников, — быть может, если наш спящий дозорный отворит врата, мы умолчим об этом проступке перед его лордом-отцом? — хитро и самодовольно ухмыльнулся рыцарь внизу.
— Быть может, мне стоит оставить вас ночевать вне замковых стен? — огрызнулся было юный дозорный, чувствуя, как краснеют у него уши, но, поймав на себе неодобрительный взгляд дяди, всё же спустился и убрав засов, открывая ворота, — с возвращением!

Орис Краснодрев, владыка Осеннего Края, главный рыцарь Аратийской Межи, прославленный воин и троллеубийца, сидел на своём престоле в большом зале, на коленях у него лежал обнажённый полуторный меч с красными полосами по всей длине лезвия, вдоль всего зала стояли его присяжные рыцари, среди которых Эреккур узнал Матиса Грелсона, а с ним стоял и братец Ларс (он уже три года служил у сэра Матиса пажом), в конце стояла замковая челядь. Только сейчас он обратил внимание, сколько на самом деле различий между отцом и дядей: лорд Грэйт был коренаст, с широким подбородком, кудрявой медной гривой и густой растительностью над верхней губой, кожа у него была светлая, глаза большие, синие, левую бровь и правую щеку рассекали шрамы. Широкоплечий, развалившись на своём престоле, Орис походил на медведя; Эделард же напротив, был стройным, от чего казался выше, светловолосый, гладко выбритый, с аккуратной родинкой на щеке, острый подбородок венчала ямочка, серо-голубые, с вкраплениями зелёного глаза словно улыбались, предавая ему какие-то лисьи черты.
— Вот и прибыл наконец мой дорогой Эделард, — провозгласил владыка Орис своим глубоким властным голосом, — мы все надеемся, что путь твой прошёл беззаботно, а ветра на море благоволили.
— Брат, — ответил ему Эделард, изящно поклонившись.
Старшие Грэйты обнялись и поцеловались в обе щеки.
— Мне сказали, что ты прибыл не один. Где же твоя леди-супруга?
— Тарисанна очень измоталась в пути — уж и не годятся кареты для наших то дорог, — Эделард похлопал старшего брата по плечу и отступил на шаг.
Краснодрев кивнул и повернулся к собравшемуся в зале люду, оглашая начало пира.
Празднование собралось немалое. На памяти Эрека подобное было лишь дважды: на первые именины Ларса и Элеборна. Ах да, ещё большое пиршество собиралось пять лет назад, когда Межу посещал король, осматривая все свои владения, тогда тоже собирались все местные рыцари, но дяди среди них не было.
Эреккур сидел за столом на возвышенности, по правую руку от отца. На престоле по левую руку от владыки сидел сэр Эделард, а место рядом с ним оставалось пустым, пускай и было подготовлено для леди Тарисанны. Вино и брага лились в кубки и проливались каждый раз, когда оглашался тост. Выпить разрешили даже Элеборну, и тот, пользуясь случаем, нахлёстывал эль под небылицы Ларса. В конце длинного стола, за которым разместились гости, сидел менестрель, приехавший вместе с дядей Эделардом, он раз по разу проводил пальцами по лютне, напевая "Песнь о Драконоубийце", чтобы угодить хозяевам, вернее её вариант на всеобщем, чтобы пришлась она всем.

Славный витязь бывал из осеннего леса,
Истории над ним приоткрылась завеса!
Быть может забылся бы в хрониках он,
Когда в край людской спустился дракон!

Размахами крыльев он небо накрыл,
Сожрал табуны, дома попалил!
А пасть его реки огня излила,
Зверей и людей загубил. О беда!

По мнению Эрека, на араторском песня звучала куда мелодичней, хотя разобрать из неё он мог только обрывки, но версия на всеобщем наречии из-за своей понятности теряла весь шарм и казалась слишком уж простой и незамысловатой.

Замкнулся владыка, из камня твердыня
Не сжечь её драконьей гордыне!
Но пылали от жару поля и леса,
Луга окропила из крови роса!

Зевнув, он понял, что для него банкет не представляет интереса, а от пойла уже голова идёт кругом. Облокотившись на спинку сидения, Эрек услышал разговор отца с дядей.
— Как долго ты задержишься? — голос отца звучал холодно, без любезностей, но и без неприязни. Каждый раз он обращался к брату словно ради соблюдения приличия.
— Хочу задержаться до дня рождения сына, — Эделард сделал глоток из винного кубка, его тон казался более дружественным, но взгляд был устремлён к пламени в очаге.
«Это он обо мне?». Меньше месяца оставалось к четырнадцатым именинам Эрека, он был почти взрослым. Конечно он знал, что дядя питает к нему особую приверженность, но… «Нет, он бы не назвал меня так при отце».
Элвинский менестрель тем временем продолжал своё выступление, а некоторые из гостей ему подпевали.

Раскатами грома речь излилась,
обрушила скалы крылатая мразь!
«Теперь я здесь правитель!» — змий говорит,
И вот-вот род людской он испепелит!

Но славный витязь лишь ухмыльнулся,
От поданных своих не отвернулся,
Копьё заточил, коня оседлал,
Со сталью на пламя он поскакал!

Вход в зал отворился, и все вопросы Эреккура словно развеял порыв сквозного ветра. Она была одета в серый шёлк и соболиную накидку. Сердцевидное лицо, оливковая кожа, тёмные карие глаза и длинная чёрная коса, что уходила ниже пояса. Эрек видел её прежде только раз, во время позапрошлого приезда дяди. Леди Тарисанна была прекрасна и носила дитя в чреве, из размеров которого можно было понять: уже скоро.

Длился сей бой десять дней и ночей,
Покуда не хлынула кровь из драконьих очей!
В пылком дыхании герой меч закалил,
И жизнь в пламенном сердце клинок погасил!

Тётушка вошла в сопровождении немолодой служанки, что заняла место за длинным столом, в то время как леди Тарисанна с помощью вышедшего ей на встречу мужа, поднялась на возвышенность и заняла своё почётное место рядом с ним.
— Что-ж, теперь мне всё понятно, — отец расплылся в улыбке, то ли очарованный женской красотой, то ли от радостной новости, — стоило ли тащить её в такое далёкое путешествие?
— Это я настояла, милорд! — пухлые уста штормградки надулись, пока она прижимала ладонь Эделарда к своему животу, — мне хочется, чтобы наш ребёнок появился на свет там, где и должно рождаться Грэйтам.
Краснодрев, кажется, повёлся на такие сладкие речи. Эрек и сам не заметил, как песня, доносящаяся из другого конца зала, подошла к своему финалу.

Прочна закалённая в крови драконьей сталь,
Как прочны корни рода, что тот меч себе взял...

К утру половина пировавших разошлась, а другая половина уснула прямо за длинным столом, не было больше песен и звучания лютни, лишь угольки трещали в очаге.

Новый день порадовал дождём, легким и бодрящим. Эделард взял племянника с собой на охоту, чему юный Грэйт был несказанно рад… что правда, Элеборн поплёлся вслед за ними. Была бы это настоящая охота, мальчика оставили бы в замке, но тролли не спускались с гор уже более месяца, а значит, к следующему сезону их опасаться не стоило. Эрек вышел за укрепления, застёгивая ремень с колчаном и кинжалом, увидев возвращающегося ястреба, он подставил руку в толстой и в тоже время мягкой кожаной перчатке, позволяя птице сесть, и надел ей на голову клобучок. Прикрыв глаза, молодой сокольник вдохнул полной грудью, вдыхая свежий лесной воздух.

Охота прошла продуктивно, и теперь Эрек помогал Эделарду с тушками кроликов в лагере, пока Элеборн чесал перья своей кречетке, которой удалось добыть небольшого зайца.
— Охо-хо, похоже, у нас есть охотник дня! — с наигранным восторгом хвалил брата Эделард, что не могло не возмутить Эрека.
— Не такая уж и удалая добыча, — напыщенно пробурчал он, пытаясь освежевать кроличью тушку. Дядя заметил его недовольство, и улыбка мгновенно ушла с его гордого лица.
— Не вижу повода для возмущений.
Его голос холодным лезвием срезал всю пелену смелости с Эреккура, заставив его почувствовать себя трусливым мальчиком, из которого, казалось бы, он давно уже вырос. Невзирая на дрожь на губах, Эреккур пытался говорить как можно уверенней, что у него не очень получалось.
— Вы с отцом слишком его перехваливаете, — буркнул он, не осмеливаясь поднять глаза, но вот испепеляющий взгляд дяди можно было просто почувствовать, словно тот прожигал его чело насквозь.
— Разве? Мальчик старается, а мы лишь даём знать, что замечаем его успехи. Быть может, когда-то он станет так же лучшим охотником и на троллей, будет приносить достойную «дичь» к твоему престолу.
«Хоть в чём-то ваши с отцом мнения сходятся». Повышенное внимание к младшему брату со стороны взрослых не могло не пройти мимо глаз Эрека, как и не могло его не возмущать. Элеборн всегда был никчёмным, наивным, неумелым и излишне доверчивым. Вместо того, чтобы заняться достойным делом, младший проводил дни за пыльными томами, или в компании слепого жреца, занимаясь одним – забивая себе голову сказаниями и знаниями древних эпох. «Будь старое королевство таким великим и могущественным – стояло бы и по сей день, а руины недостойны упоминаний!» — нередко повторял брату Эрек, но тому не было, похоже, дела до его слов. Даже с клинком он не мог совладать достойно потомку рода прославленных воителей и отчаянных троллегубителей, а отец, поощряя его немощность, заказал ему дубовый молот, чтобы Элеборн учился управляться с дробящим. Каждый шаг, каждое слово, каждый, казалось бы, никчёмный поступок Элеборна поддавался незаслуженной похвале, от чего Эреккур едва мог сдержать зажигающийся в груди гнев.
— Старается? Да-уж! — голос то ли дело дёргался, звучало несколько истерично, трудно было взять себя в руки, когда хотелось излить всё, что набралось за длительный период. — Он хорошо старался опозорить нас, хорошо старается стать мне заменой. Вот только я никогда не дам ему такого шанса! Лучше бы его совсем не было!
Эрек резко поднялся, бросив кинжал и кроличью тушку на землю, лицо налилось кровью, покраснело как варёная свекла. Но вот в Эделарде всё, казалось бы, оставалось бледным и холодным: ледяные серо-голубые глаза, гладкая кожа, целиком расслабленные уста не кривились, не улыбались, даже испепеляющий взгляд не так припекал, теперь от него только больше бросало в дрожь.
— Элеборн! Поди к нам, пусти птицу полетать напоследок! — добродушно окликнул Эделард, не отрывая холодного взгляда от Эрека.
Элеборн, сняв с кречета клобучёк, пустил охотницу в полёт, а сам вприпрыжку приблизился к дяде.
— Нехорошо гневить старших братьев, — прижмурившись, улыбнулся Эделард, положив руку ему на затылок, — по собственному горькому опыту знаю…
Он резко и с усилием окунул Элеборна в бочонок, верхняя часть тела мальчика оказалась в воде.
Братец пытался вырваться, ноги дёргались, вода хлестала во все стороны. Под наручами Элеборн носил тяжёлые чугунные пластины, чтобы предплечья и руки в целом закалялись носить тяжёлое оружие в будущем, но сейчас тренажёры работали против него, только усугубляя ситуацию, тянули за собой ко дну.
У Эрека глаза на лоб полезли.
— Что ты делаешь?! — хотел было он гласно возразить, но слова испуганным детским визгом сорвались с уст.
— Ты, кажется, не желал ему жизни!— грозно ответил Эделард, не ослабляя хватки.
Слепой ужас овладел Эреком, неожиданность вбила его в ступор. Он пытался было оторвать руку дяди от парнишки. Он дёргал и дёргал, пытался оттащить Элеборна. Тщетно. Собрав всю решительность, Эрек что есть сил зарядил кулаком в челюсть мужчины, что пытался утопить его брата.
Элеборн жадно глотая воздух и громко откашливаясь вырвался из бочки, приземлившись на мягкое место, Эреккур ринулся к нему убедиться, что тот в порядке. Мальчик широко открыл глаза, с непониманием поглядывая то на брата, то на дядю.
— Он, — строго молвил Эделард, вставая на ноги, указывая на Элеборна, — твой младший брат, твоя извечная опора, вернейший товарищ!
Рыцарь поднялся, его лицо излучало уже более нежные эмоции, а голос омылся лаской и пониманием. — Мы – Грэйты, «закалённые в крови», но не в крови собственной, ведь в ней бушует пламя. Если пролить родную кровь – этот огонь вырвется наружу и спалит нас всех до единого... — Эделард встал на одно колено, прижимая племянников к груди, старшего и младшего, — мир полон недостойных тварей, даже среди людей, а потому лишь на родных мы всегда можем положится.
— Я… на меня просто зло нашло, я бы никогда не... — Всхлипывая ответил Эрек, из его глаз побежали ручьи слёз.
— Мой дорогой Эреккур, никогда не открывай злу своё сердце, особенно когда речь идёт о близких, ведь даже в бой мы идём по зову долга, а не из злых побуждений.
— Как… Как охота на троллей? — Эрек продолжал глотать слёзы.
— Даже тролли спускаются с гор убивать людей не от собственной злости. Мы их губим чтобы защитить свою землю, они идут на нас – вернуть утраченное. А брат старается не чтобы стать тебе заменой, а от того, чтобы во всём тебе наследовать, не забывайся и постарайся подавать ему достойный пример.

Эделард, успокоив племянников, сам закончил свежевать дичь и занялся готовкой. Поужинали крольчатиной с вертела и улеглись спать. Дядя поставил шатёр, но Элеборн предпочёл скрутится клубочком у костра, так и уснул посапывая. А Эрек перед сном ещё долго лежал лицом к небу, разглядывая звёзды, размышляя о случившемся и услышанном.

Предыстория

[подвергается реткону]

Первое время после пробуждения картинка в глазах оставалась блеклой и потемневшей. Где-то слева было видно окно, кажется. Трудно сказать наверняка, но размытое светлое пятно более походило на дневной свет, нежели на пламя свечи. Мимо мелькнул тёмный силуэт. Эрек поднялся на локти, от чего в глазах потемнело ещё сильнее, а левое плечо запылало словно под раскалённым металлом.
— Тебе нужно лежать! Не вставай, — холодная, влажная ткань смахнула пот ему с чела, толкая обратно в постель. — Вот та-а-ак, — протянул высокий женский голос, пока его обладательница принялась сменять перевязку на ране лежавшего.
Эрек поддался, прильнув к пуховой подушке, размышляя о предшествовавших событиях.

Несколько дней он спускался горными путями ведущими к широкой заснеженной долине. Метель намеревалась ослепить, снегопад спешил спрятать от глаз тропу, а необузданные порывы ветра то и дело налетали на одинокого всадника, дабы отправить полетать со скал. Ему хватило ума взять своё оружие, плащ, немного еды с обоза и корма для лошади, прежде, чем безмолвно покинуть своих, слишком занятых мародёрством. «Звери! Мне не место среде них, — убеждал его тогда голос в голове. — Держать их в узде было моим долгом, — отвечал другой голос, но они оба, как казалось, принадлежали не ему». Глубокие размышления почти не покидали всадника, пока конь под ним без труда сам находил дорогу. А когда темнело, Эреккур часто приходил в себя уже сидя на бревне, а не в седле, с бурдюком питья да солониной в руках за место уздечки, словно всё за него делал другой человек, пока сам Грэйт жил воспоминаниями и раздумьями.
После боя с Сноуберри на шлеме осталась вмятина, от чего на голове носить его было крайне некомфортно и теперь, тот мог служить разве что в качестве котелка. Рыцарь опустил шлем в незамёрзший ручей набирая воду пока излишки не стали вытекать через отверстия для глаз. Рана от арбалетного снаряда тогда уже понемногу затягивалась, но во время остановок он не забывал промывать её кипячёной на костре водой, да бы избежать заражения. Как вдруг, из заснеженной чащи на другом берегу послышался ужасный рёв, не звериный и не человеческий, в след за ним донёсся уже куда более разумный крик о помощи. Рыцарь уронил шлем в воду, вооружившись копьём последовал узнать, что скрывалось за обмёрзшими ветвями.

Какого-то бедолагу прижал прямо ходящий йети — уродливое рогатое и волосатое чудище, двенадцать футов ростом и не менее шести в ширь; прежде чем замахнутся своей широченной лапой для удара, он открывал пасть, издавая громкий рёв, а мертвецкая вонь доносилась даже до стоявшего в стороне Эреккура.
Не теряя более и мгновения, аратиец ринулся в бой. Наконечник копья оставил длинный, неглубокий порез на спине твари, а когда йети отвлёкся, остриё вошло ему под колено. Прежде чем упасть, рогатый откинул обидчика широко замахнувшись лапой. Эрек полетел в снег, но не выпустил оружие… или всё-таки выпустил? Он уже не помнил. Рана, оставленная арбалетным болтом, открылась, а то и стала серьёзней чем изначально, и снег обагрился уже кровь не только йети. Воспоминания о последующем походили на туман.

— Как я здесь оказался? — проворчал Эрек, с удивлением для себя обнаружив что хрипит как мертвец.
— Ты в безопасности, старайся делать меньше движений, нам не нужно чтобы у тебя опять пошла кровь, — девушка словно проигнорировала его вопросы, смочив ткань в воде она протёрла область вокруг его раны.
Благо зрение к этому времени пришло в норму и теперь, Эреккур мог разглядеть сколь тяжкой была ситуация. Обаяние его не оставляло, если не брать ко вниманию насморк, но только сейчас он почувствовал отвратительный запах мазей и припарок, ведь если он и вправду шёл на поправку, эта отвратительная вонь просто не могла исходить от его раны. Эрек поморщил лицо отворачиваясь от неприятного вида увечья и простонал, изморенный болью и своим состоянием.
— Мой батька привёл тебя, разве не помнишь? Ты уже третий день у нас.
«Ну разумеется!». Эрек начал припоминать, разбирая затуманенные обрывки воспоминаний. Мужчина в енотовой шапке притащил его на какой-то хутор. Девушка, конечно, была его дочерью, ученицей знахарки, или что-то на подобии этого. Он уже приходил в себя несколько раз до этого, не на долго, если это и вовсе были пробуждения, а не сны. У знахарской ученицы были длинные тёмно-русые волосы, сплетённые в косу, что свисала у неё с плеча, украшенная вплетёнными в неё, разноцветными лентами; густые брови, острый нос и закруглённый подбородок, усыпанное веснушками лицо, пухленькие губы, но зубы кривоваты.
— Воды, — хрипло протянул Эрек, закашлявшись, — во рту пересохло, — добавил он, хорошенько прочистив горло.
Девица кивнула, но питьё что влилось ему в рот оказалось каким-то травяным узваром, как можно было судить по вкусу. Ещё раз настояв на том, чтобы гость меньше двигался, она исчезла за деревянной дверью. И Эреккур покорно лежал, скованный болью, рассматривая помещение, что служило ему палатой. Здание было сложено из сруба, с двускатной крышей и окнами застеклёнными дешёвым, едва прозрачным молочным стеклом. Грубый дощатый пол застилали звериный шкуры, по среди комнаты стояла широченная кровать, что на ней и четверым удобно было бы, пара толстых пуховых подушек и такая же перина, постель вообще-то была грубой, домотканой, поверх перины лежала накидка, тоже из шкур горных хищников. Немного поёрзав, Эрек понял, что удобней ему не улечься, как не старайся, а потому закрыл глаза и попытался уснуть.

Но к вечеру он нарушил все наставление и превозмогая боль поднялся, ступив прямо в сапоги. Срочно нужно было найти выходок, да и желудок крутило, словно он не ел уже несколько дней, хотя так вероятно и было. Немного потоптавшись, человек размял затёкшие ноги, накинул на себя накидку из шкур и поплёлся на улицу.

Хутор оказался небольшим, и пусть на окружающие горы уже упали сумерки, в поселении всё ещё кипела жизнь. Тройка домов представляли из себя крупный сруб, окружали их навесы и небольшие юрты. Эреккур ступал по протоптанной земле, рассматривая горцев что жили здесь, а горяне, в свою очередь, рассматривали его, бросая косые взгляды, некоторые переговаривались, каждый второй тыкал ему пальцем в спину, негласно проговаривая «Стромгардец», впрочем, скоро все вернулись к своим делам. Поселение ограждал грубый частокол, обтянутый канатами, хотя состоял он скорее из вертикально посаженных брёвен, нежели из кольев. Эрек заметил колодец, кострище в центре поселения, какое-то подобие хлева, куда двое рыжих парнишек как раз загоняли коз, но нигде не ведать было конюшен, или хотя бы стоил. Блуждая среди простеньких жилищ, аратиец привлёк внимание какого-то молодого парня, который догадался о цели поисков чужака и любезно указал направление.

Когда вернулся, хозяин с семьёй уже садились к столу, придержав место для гостя.
— Я уж не надеялся, что вы придёте в себя, мне казалось тот йети вам всё рёбра переломал, — дружелюбно молвил мужчина во главе стола, жестом приглашая Эреккура присесть. — У нас из печи как раз кроличье рагу! Джейн, подай гостью прибор, дорогая.
— Я уж и сам не надеялся, — Кивнул Эрек, принимая из рук хозяйки ореховую резную ложку.
— Мде, — хозяин проглотил содержимое своей ложки и зачерпнул ещё рагу из широкого керамического горшка. — Если бы не вы, боюсь, сломанные рёбра это меньшее на что я мог надеяться в той схватке. Йети в наших горах – страшная напасть, что может сделать один человек против такой свирепой твари? Но ведь ты смог, — горец восторженно огрел кулаком по дубовому столу.
Тут Грэйт вспомнил как всё было дальше. Поднявшись из сугроба, он всё ещё был с копьём, когда йети задрал лапу вверх повторно замахиваясь, Эрек ткнул его копьём и тридцати сантиметровый наконечник на двухметровом древке вошёл твари подмышку. Морда у йети побледнела, и зверь уже не смог подняться, пусть и пытался. Силы вместе с кровью стремительно излились наружу. Всё что Грэйт помнил дальше были лишь отрывки, те короткие промежутки времени на которые приходил в себя, пока охотник тащил его к своим.
— А моя лошадь, вещи? Я искал её в стойлах, но заметил что у вас коней не держат.
— Да, — хозяин почесал свою огненную, что правда тронутую сединой бороду, выдержав небольшую паузу. — Твой гордый скакун сейчас у меня в хлеву, на нём я тебя и притащил. Укусить меня пытался! Вот зверь! А вещи, я всё припрятал там, неподалёку. Но ты не переживай, друг, это здесь неподалёку, только с холма спустится и сразу выйдешь на ручей, рядом с которым ты и поборол того йети. Ты сражался так, словно копьё было продолжением твоей руки, прямо-таки витязь из сказки, — горец нахвалисто поводил указательным пальцем.
— Всё произошло само-собой, я просто наносил удары, движимый лишь мыслю о том, что тварь должна умереть, — отмахнулся Эреккур и себе зачерпнул рагу, жадно поглотив всё что набралось в ложке. Горячая, жирная пища спровоцировала притоки слюны, хотя мясо было недосоленым, а овощи суховаты. Впрочем, где в горах набрать соли и плодородной почвы для огородов?
На самом деле, короткая схватка с йети была уже давно знакомым порядком действий. Лохматый зверя оказалось заколоть не многим труднее тролльего берсерка, умением убивать которых Эреккур прославился на родине. Но должно было признать, йети оказался куда быстрее тролля-переростка, если бы не доспех, может тот и вправду вогнал Грэйту в грудную клетку его же рёбра.
— Меня зовут Дарнальд, я – старейшина этого поселения, а это моя семья: моя дорогая жена Джейн, мои сыновья Бонар и Кейстан, а также моя дочь Астрид. Астрид – ученица Ведуньи, нашей местной знахарки, учится прилежно, вот и смогла обработать твою рану, Йетеубийца, — Дарнальд поочерёдно указал на членов своей семьи.

Джейн, милая женщина моложе сорока лет, как и подобало хозяйке, сидела рядом с супругом, но теперь принялась убирать со стола. Бонар и Кейстан имели одно лицо на двоих, близнецы, различить их можно было только по шевелюрам (Бонар, как понял Эрек, был куда кудрявее своего брата) на вид мальчуганам не было и десяти лет. Астрид, та самая девушка что выхаживала Эреккура эти дни, села напротив аратийца, застенчиво опустив взгляд, поглаживала свою длинную косу. Трудно было определить точный её возраст, но девица наверняка уже давно расцвела. Время от времени она пускала на Грэйта очарованные взгляды, порой якобы случайно задевая его ногу носком ступни и краснея каждый раз, когда это обращало на неё его внимание. «А она вполне симпатична, когда улыбается».

Улыбка Астрид напомнила Эреку о минувших временах, когда он ещё в составе охотников, отправлялся за троллями в глубь Внутренних Земель, где частым местом их остановки был эльфийский приют Высший Пик, или Кель`Данил, как сторожку прозвали сами эльфы. Там он тоже встречал обладательницу прекрасной улыбки, хотя сама она была прекрасна и в ярости, и в грусти, и в равнодушии. После неё Эреккур не мог заинтересовано смотреть на людских девиц, с коими хотел свести его отец. Были среди них симпатичные и не очень, богатые и высокородные. «Не самая милая девица – станет хорошей, прилежной женой, — любил повторять Краснодрев. — Нам нужны верные мечи её отца, — тоже звучало не редко». Конечно, от всех этих предложений Эреку удавалось отвертеться, он часто проводил рейды против аманийцев в дворфийских лесах, по дальше от Аратийской Межи и брачных предложений, по ближе к Кель`Данил и улыбкам его высокорождённой леди.
Ужиная в доме Дарнальда, Грэйт узнал, что старейшина Ясной Рощи, а именно так назывался сей хутор, преимущественно живёт охотой, да торговлей с другими альтеракцами, меняя дары леса на всё чего пожелается. В доме имелась и посуда, и специи, и стальные инструменты, даже пара книг: «Сотня» и краткое изложение «Кровью и честью». Грамоте Дарнальд был не обучен, но часто листал свои фолианты, текст которых почти достоверно знал наизусть, а ещё множество разных историй и легенд. Его послушать было, так половина горцев ведут своё происхождение от героев доараторских времён, и жили эти герои по тысяче лет и драконов валили голыми руками. Забавные истории, но больше сказки. В подтверждение подвигам своего предка, у Грэйтов в замке висел драконий скелет и хранился меч. «Меч! Я обязан отыскать свой меч! Кровавая Слеза может последнее что останется от моего дома».

Джейн подала мужчинам вино в медных кубках, напиток был кисловат, а посуда предавала ему металлический привкус. В очаге потрескивали тлеющие поленья, да и на улице всё поутихло, Астрид села вышивать, а мальчишки играли в углу. Когда-то у Эреккура тоже было двое братьев. Но Ларс почти всю жизнь прожил у лорда Грелсона и погиб ещё до вторжения орков, сейчас Эреккур не мог и лика его вспомнить, только хитрая ухмылку да короткие рыжие волосы отложились в памяти. Зато лицо Элеборна часто представало перед глазами, да что там, его Эрек мог разглядеть даже в собственном отражении.

Уютно было проводить время наблюдая за семьёй горян. Даже в этих омрачённый войной и непогодой горах, они, утешаясь компанией друг друга создали такой уголок тепла. «Может стоит остаться среди них? Эрек Йетиубийца, звучит грозно». Уходя от побоища у усадьбы Сноуберри, Эреккур и не думал куда отправляется, ему попросту хотелось покинуть Альтерак, больше не прикладывать руки к войне. Но куда идти дальше? Эреккур Грэйт теперь дезертир, ему должно быть голову отсекут, стоит лишь ступить в Арати. А здесь… Он бы вполне мог убить ещё нескольких чудищ, чтобы обезопасить хутор, как поправится. Затем стать простым охотником, только теперь звери будут бежать от него в противоположную сторону. Может даже стоит взять Астрид в жёны, пристроить к Ясной Роще ещё одну хижину, обзавестись собственной, новой семьёй. «Это о такой жизни мечтал Элеборн»? Младший брат часто наблюдал за ним, во всём пытаясь подражать, тогда как сам Эреккур наблюдал за братом не чтобы наследовать, а сравнивая их. Самому ему хотелось занять место отца, добиться уважения людей, править родными землями сидя за отцовским престолом, возглавлять рыцарей в обороне границ от проклятых троллей. А брат, как помнил Эрек, мечтал о семейном уюте. В отличии от самого Эреккура, Элеборн не был завидной партией, он был всего лишь третьим сыном, да и своим ростом создавал ложное впечатление драчуна и негодяя. Но Эрек знал, что всё было наоборот, Элеборн был мягок, излишне доверчив и добродушен, жестокость – порождение страха, как потребность в защите, тогда как Элеборн мог никого не боятся, не то чтобы кто-то намеревался ему навредить, даже тролли порой бросались в бегство, при виде того как на них несётся сей детина, вооружённый своим огромным чеканом, подобно богатырям из легенд, своим кумирам. «Нельзя быть и героем, и семьянином. Слишком уж рано погибают герои, чтобы иметь время на семью».
Прошло ещё несколько дней, прежде чем Грэйт окреп. На всю Ясную Рощу насчитывалось едва пару десятков душ, да и те приходились друг другу близкой роднёй, ближайший соседний хутор отделяли километры труднопроходимых гор и лесов, а более культурные альтеракцы сторонились браков с вольными жителями гор, потому ночью в постель к Эреккуру наведалась Астрид.
— Гость обязан отблагодарить хозяев за приём, — молвила она, уже не так застенчиво. Аратиец понимал, что это необходимо им чтобы кровь немного помешать, роднись горяне только со своими – давно бы утратили грозный вид.
В комнате было достаточно темно, освещение исходило только от дрожащего огонька догорающей свечи и от блеклого свечения луны, пробивающегося сквозь окошко. А она была в одной только ночной рубашке до колен, совсем нагая, стройная, со светлой кожей и многообещающим намёком на грудь. И что главное, Астрид улыбалась, забираясь под толщу звериных шкур и пуховых перин.
Эрек забрал её целомудрие, пока девушка извивалась под ним, попискивала, неровно дыша. С ней было тепло и приятно, Грэйт так истосковался по женскому теплу, что даже не приходилось думать о его следопытке. Он взял Астрид ещё дважды той ночью, хотелось и больше, но силы нужно было беречь. Скрутившись в клубочек, хозяйская дочка тихо посапывала на груди у Эрека. Было приятно даже попросту от её прикосновений. «Стоит всё же остаться в Ясной Роще, к тому же Дарнальд и сам уже предлагал». Эреккур по крепче прижал к себе Астрид. После всех бед что он принёс в Альтерак, в своих глазах он был недостоин даже горянской дочки, такой как она.
Утром следующего дня, Эрек отправился в близлежащую деревню весте со старейшиной Дарнальдом. Сейчас стромгардского рыцаря в нём было и не узнать, облачился в шкуры, а на пояс прицепил бронзовый топор, только красный плащ с меховым воротником и застёжкой-кулаком остался от сэра Эреккура.
Старейшина взял для торговли множество шкур представителей альтеракской фауны, а также несколько горшочков мёда диких пчёл. Выступили на заре. Нагрузившись, попрощались с Джейн, Астрид, мальчиками и другими жителями хутора, да отправились в путь, покинув пределы ограждения из толстых брёвен.
Ясную Рощу окружало одноимённое криволесье. Изогнутые, низкорослые ели скрывали за собой поселение, тропы и рунные камни мольфаров и ведуний. Затем путь шёл вдоль ручья к опушке кедрового леса. Здесь пахло хвоей, а под дуновением ветра шумели ветвистые кедры, приветствуя путников. К вечеру дорога уже привела в безымянное поселение, где Дарнальд и сбывал своё добро. Дощатые улицы, скот, оранжевые крыши, типичная себе альтеракская деревушка. Скупщиком оказался местный трактирщик Освелл, что уже многие годы был знаком с Дарнальдом, ещё с того времени, когда один не имел денег на собственный трактир, а другого не избрали старейшиной.
Когда с пересчётом, оплатой и обменом было покончено, собрались в зале заведения Освелла, за кружечкой эля. Что правда, вечер не был и в половину такой же приятный как тогда, в доме Дарнальда. Отдыхали местные громко, а за столом в углу, Эреккур заприметил группку оранжевых повязок.
— Синдикат, — кивнул Освелл на его негласный вопрос.
— Чего они здесь забыли? Что им нужно?
— Того же что и другим. Тепла, горячей пищи и доброй выпивки.
— Они ведь беззаконники, дезертиры, убийцы, — запротестовал аратиец, пускай и не громко, трапеза не лезла в глотку, в присутствии подобного сброда. — Не чем не лучше простых разбойников, а то и куда опасней!
— Скорей менее, чем более — не согласился с ним Освелл. — Разбойники отличаются друг от друга как птицы разных пород. Крылья есть и у орла и ворона, но они – не одно и тоже. В песнях разбойники преступают закон чтобы отомстить злым лордам, посягнувшим на их землю, но в жизни они более похожи на животных, чем на сопротивление. Это дурные люди, движимые жадностью и злобой, коей отравляют и других. Плевать они хотели на Альтерак и не о ком не заботятся, кроме себя самих. Синдикат более достоин жалости и понимания, хотя и могут быть столь же опасны. Почти все они люди простого рода, никогда и на лик не отдалявшиеся от родного дома, пока лорд не повёл их на войну. Они маршируют под его стягами, порой вооружённые одними серпами, мотыгами, в лучшем случае заржавелыми мечами. Братья с братьями, отцы с сыновьями, друзья детства, соседи, родичи. Идут наслышавшись новостей о войне на юге, о ужасных зеленокожих монстрах пришедших стереть род людской с лика Азерота, идут вдохновлённые песнями о геройских подвигах, опоённые мечтами о славе, богатстве и вынужденные оставить былую жизнь для сражений с невиданным врагом. Война представляется для них приключением, самым невероятным что встретится им за всю жизнь. Затем они вступают в бой. Кто-то сломался после первой битвы, для других минуют годы бесчисленных сражений, даже пережившие сотню битв – могут дрогнуть в сто первой. И вот брат сгоняет стервятников с тела брата, отец плачет над замученным телом сына, а друзья у них на глазах собирают собственные кишки во вспоротые животы. Возглавляемые их командиры Альянса гибнут, сменяя один другого как день сменяет ночь, каждый новый чужеземный лорд кричит им новые команды. К каждой плохо залеченной ране прибавляется ещё одна. Они уже не помнят какого это, наедаться досыта, сапоги рвутся от постоянных переходов, одежда износилась, а старая кольчуга заржавела так, что крошится от каждого шага. Единственный источник новой одежды – убитые товарищи. И вот однажды, такой вояка возвращается в родные горы, что же он видит? Его друзей и родни больше нет, его окружают чужаки, с которыми он марширует под плохо знакомым знаменем, принадлежащему лорду, который не знает их имён, но приказывает стоять на смерть со своим серпом, колуном, или мотыгой. Да и теперь на него обрушиваются не чужаки-орки, не тупоголовые огры, а такие же люди. Люди, плечом к плечу с которыми этот вояка прошёл сотни битв против напасти из другого мира, с которыми делил горячительное в лагере, рядом с которыми проливал кровь. Тогда что-то в этом человеке ломается, он бежит, прочь с поля боя, в глубь родных гор, но над родной деревней уже висит знамя с белым орлом. А лорды, Свет, Альянс значат для него меньше чем бурдюк старого эля да кусок протухшей солонины, что помогут протянуть ему ещё один день и забыть, что такое страх. Так он и живёт со дня на день, недобиток, больше зверь, чем человек. Тогда он начинает забирать у живых, ведь разве трудно отобрать пару монет у незнакомца, после того как приходилось снимать сапоги с убитых товарищей? Тогда же он причаливает либо к разбойничьей шайке, чтобы самому не стать жертвой подобных, либо к Синдикату, четно пытаясь вернуть утраченный дом и достоинство. Не спорю, в такие дни как сейчас стоит остерегаться оранжевых повязок, но порой их стоит и пожалеть.
За высказыванием Освелла последовал тишина, слышно лишь было треск древесины в камине и как ветер завывал на дворе. Эрек чувствовал устремлённые ему в спину презренные взгляды мужчин в оранжевых масках, а через минуту все они вышли прочь.
— Сколько вы воевали?
— С самой их высадки на берегу Хилсбрада, — печально ответил Освелл, взяв пустые кружки, он оставил гостей, возвращаясь к делам.
Заночевали на чердаке трактира, на соломенных матрацах. Долго Эрек не мог прогнать с головы тех холодных взглядов, пока сон не успокоил его.
Утром Дарнальд отправился обратно на хутор, велев Эреку дождаться, пока Освелл не принесёт обещанную муку. А потому Йетиубийце пришлось выдвинутся уже на следующий день, с большим мешком муки на перевес. Дорога обратно прошла быстрее, да и то вся в мыслях. Вот уже в дали виднелось криволесье Ясной Рощи, как вдруг…
В сугробе лежал труп, из спины усопшего торчала тройка стрел. Эреккур свесил мешок и осмотрел тело, ним оказался парнишка из хутора, племянник Дарнальда, тот что показал ему дорогу к выходку. Эрек что есть сил побежал по грязевой дороге. «Нет! Свет милостивый, только не это!»
Хутор предали огню, вокруг свисали повешенные. Все эти лица Эреккур знал, успел запомнить за то время что поправлялся здесь. Он сжал руку в кулак, горечь и гнев преисполнили Грэйта. Среде них была и Астрид. Кроме петли на шее болталась табличка: «Она легла под краснопёрого».
За сожжённым хутором, на препоне пасся вороной дестриер. Эрек верхом спустился с холма, проехал вдоль ручья, до места, где торчало окованное древко. Он достал копьё.
Из-под кучи хвойных ветвей и снега, Йетеубийца достал несколько сулиц, отложил их в сторону, длинный тисовый лук тоже, вместе с ним колчан стрел. На дне лежали деревянные ножны, украшенные искусной резьбой, изображавшей древние, полулегендарные битвы. Из ножен освободился клинок, с кроваво-красными линиями на дне желобков.

Сегодня ему предстояла охота не на йети, и не на троллей.

Дополнительно

Можно ли свыкнуться с тем, что утраченное никогда не вернуть? Как жить дальше, лишившись цели своего существования, когда всё что тебе остаётся — бессмысленное скитание по разорённой земле? «Альтерак полон призраков, а я один из них». От такой мысли внутри словно возникала пустота.
Он и вправду мог называться погибшим. Не так давно, на пути ему встретилось на удивление живое, для таких времён, поселение, учитывая что и заселено оно было лишь на половину. Едва из каждого второго дымохода коптились дымные облака, люд почти не выходил на улицу, а форт и вовсе показался заброшенным, пока в глуби тёмных бойниц не стали мелькать светлые пятна.
Из разговоров точившихся в местной харчевне, он услышал, что Эреккур Грэйт считается без вести пропавшим. Как сообщили местным выжившие члены отряда, тело рыцаря не было найдено, а потому утверждать о его кончине прямо нельзя. Но все уже давно привыкли к тому, что отсутствие трупа редко свидетельствует о чём-либо хорошем.
Эрек был почти уверен, что его уход останется незамеченным, в пылу сражения часто не обращаешь внимание на то что происходит вокруг, всё внимание занимает цель и противник. Время спит, когда мечи бодрствуют. А сейчас, когда белый и чёрный орёл рвут друг другу перья на груди, мало кто в Альтераке обращает внимание на посторонних, да и трудно было узнать рыцаря в небритом, лохматом бродяге, а превосходные малиновые латы скрылись под толщей звериных шкур и домотканой безрукавки, эмалировка на доспехах заметно сотлела, как сотлел и сам Эреккур. «Альтерак полон призраков, а я один из них».
Одинокий всадник остановил вороного бахмата, решив осмотреть предстоящий путь, перед спуском в долину. Откупорив бурдюк, мужчина начал жадно глотать ручьевую воду, что стекала по избитым ветрами губам на бороду, где уже образовались крошечные сосульки, видимо от прошлого приёма воды. Напившись, мужчина убрал с лица непослушные пучки спутанных волос и поднял взгляд. Небо стянули тучи, предавая ему гнетущий, какой-то трупный оттенок.
Почти на каждой прямой ветке, из числа выходящих на дорогу, почивал висельник, или то, что от оставили от таковых птицы. Грэйт не имел сомнений на тот счёт, что это работа его соотечественников. Раньше, быть может, он бы рассердился, или же сказал себе, что они заслужили подобной участи. Вот только сейчас, при взгляде в пустые, разорённые вороньими клювами глазницы, он не чувствовал ничего. И когда это равнодушие успело стать его неотъемлемой частью? Ещё ведь до его «гибели», ещё до Альтерака, до войны с орками… Тогда, когда он начал примерять на себя обязанности лорда? Тогда, когда ему приходилось вершить кару, быть источником правосудия. «Ты обязан хорошо относиться к своим подданным, особенно к тем, кто этого заслуживает, — когда-то говорил отец, — можешь улыбаться им при встрече, знать их, одаривать тёплым словом, но ты не должен водить с ними дружбу. Сможешь ли ты отправить на смерть, или присудить к казни друга?». И Эреккур следовал его наставлениям, а без друзей, очень легко зачерстветь, стать холодным и нерушимым. Чего никогда не мог Элеборн. Нет, братец всегда был бушующим пламенем, не мог оставаться равнодушным, яростен в гневе, пылок в дружбе и любви. В былые времена Эрек считал младшего излишне эмоциональным, но теперь этого тепла ему не хватало.
Минуя череду висящих покойников, он вдруг начал слышать в голове едва уловимый, мертвецки тихий шепот. Будто висельники обращались к нему, поминая о рыцарских обетах.
— Я схожу с ума? — Обратился он сам к себе. — Сегодня ко мне голосят покойники, может завтра я и сам окажусь в петле на ветке, — («Альтерак полон призраков, а я один из них»).
Рыцарские обеты в глазах Эреккура, да и как он думал, для многих других рыцарей тоже, были чем-то многогранным. К каждой грани была прикована цепь и тот, в защите, уважении, или верности кому заключалась эта грань, всё время что есть сил тянул эту цепь на себя, а потому, то и дело, приходилось через некоторые из них переступать, куда чаще чем того хотелось бы. «Я ведь был рыцарем короны Стромгарда, верность королю и государству были превыше остальных, — Эреккур тяжело вздохнул, — хотя в чём тут заключался долг, который я исполнял перед народом?». Похоже, на этот вопрос у него не было ответа, сколько бы не искал. Присяжным рыцарем быть не легко. За тебя всегда прежде всего решает король, лорд, или кому бы не пришлось служить. Если задуматься, настоящими рыцарями была не королевская рать, не паладины Серебряной Длани, или поместные, обросшие собственным наделом и подданными... Нет. Только вольные рыцари были близки к изначальной идее рыцарства. Не скованные служением и приказами напыщенной шляхты, или храмовых магистров, они безустанно бродили по свету, полномерно взяв на себя обязанности героев, убийц чудовищ и защитников простого люда. Элеборн избрал такую судьбу, пускай и мог стать рыцарем храма, нести свою службу среди других паладинов. Но Эреккур… ему подобная доля казалась недостойной, а рыцари-бродяги — отвратительны. Как бы не хотелось признавать подобное, больно уж поздно он начал их понимать, до теперь сдерживаемый лишь маской приличия.
У каменного моста, в долине, находился постоялый двор. Когда Эреккур Грэйт, рыцарь в прекрасных сияющих доспехах, во главе конной рати проезжал здесь впервые, ему улыбалась хозяйская дочка, стоящая у ворот с коромыслом на плече. Теперь же, заведение с конюшнями, амбаром и хлевом обратились в обгорелые, заснеженные руины, а хозяин с дочерью, должно быть почивают на ветвях среди других. Вспоминая улыбку дочери трактирщика, на ум сразу пришла улыбка дочери горянского старейшины, улыбки множества дочерей лордов, чьи имена и черты лиц давно уже затерялись в глубинах памяти, оставив по себе только образы губ с приподнятыми щеками, вспомнилась улыбка его высокорожденной леди. Но она осталась в прошлом, как и все, самая яркая. Даже воспоминания о ней задевали его прогнившее сердце, не позволяя другим оказать на него столь пьянящее влияние. Когда заходит солнце, никакой свече его не заменить.
Мост совсем развалился, а обломки поглотила набирающая силы и объёма после окончания зим, река, что заметно поднялась в берегах, сколачиваясь в пену о выступающую над поверхностью особо крупную гальку, всюду разбросанную у берегов. Маловероятно, что мост пострадал от пожара. Переправу, вероятно, обрушили отступающие силы каких-либо борцов за Альтерак. Эрек не поспевал за растущим числом противоборствующих фракций, ибо военный конфликт уже давно перестал быть делом одних только королевств, свои интересы отстаивать наплыло рыб и помельче. Всадник отправился вдоль потока, искать броду вниз по течению. Горная река не могла быть слишком глубокой, но Грэйт не хотел подвергать риску своего коня. «Мой последний друг, — мысленно произнёс он, ласково поглаживая по шее вороного румака, — скоро мы выберемся от сюда».

До конца дня, в пути его сопровождала страшная непогода, словно зима решила влить все силы в свой предсмертный хрип, ударив лютейшей метелью. Мужчина и без того измученный долгой дорогой, похоже простудился обдуваемый ветром, к закату его уже лихорадило. Ещё днём с берега выехал на идущую вдоль реки дорогу, но со временем буйный ручей стало едва слышно, а теперь в ушах стоял лишь ветра свист. Снег торопливо спрятал с глаз дорогу, но гнетущие мысли и дурное самочувствие слепили сильнее. Теряя сознание, Эрек выронил узду и не успел конь пройти ещё с десяток футов, как всадник выпал из седла. Удар его взбодрил, достаточно чтобы найти силы встать на ноги. Аратиец чувствовал себя подобно стальному клинку, в почти непрерывной череде сражений, он не знал равных, но меч оставленный на полке со временем начинал портиться, сталь ржавела и крошилась, так и сейчас Грэйт чувствовал, как медленно обращается в прах.
Понемногу, снег становился всё реже и ветер поутих. Зато показался ручей, что всё это время был неподалёку. Питьевая вода кончилась, а человеку с конём нужно было что-то пить. Ухватив дестриера за узду, аратиец потащил его к реке. Спускаясь по каменистому берегу, Эреккур вновь упал, поскользнувшись на мокром камне, попутно выронив поводья. Опять. Не успел он выставить перед собой руки, а может конечности просто ослабли в край, но в итоге он сильно ударился губой о камни, кожа лопнула, а ещё похоже он разбил десну. Мужчина попытался подняться, но встать лишь на колени, опираясь руками о илистое дно. Из рта и разбитой губы в воду хлынула тёплая кровь. Смешавшись с бурными потоками воды и пены, кровь преобразила отражение. Предав свежих оттенков его убранству, а на насыщенном фоне и волосы казались светлее, и глаза словно стали ярче, и смотрел из воды уже молодой, опрятный рыцарь. Куда-то подевались и шкуры горных хищников, и морщины с густой бородой, и хмурый, усталый взгляд. Человек в отражении самодовольно ухмылялся, словно хитрый лис.
— Кто ты? — Прозвучал высокий, здоровый, чистый голос. Не было уверенности в том звучал этот голос в голове, или с ним говорило отражение в ручье.
— Я, — ответил он, устало, совсем охрипший, — Эреккур Грэйт…
Мужчина в отражении рассмеялся.
— Нет-нет, разве это так? Помнишь? Ты убил меня! Эреккур Грэйт погиб в битве за ничтожный замок Сноуберри!
— Я ещё жив, — продолжал он жутко хрипеть, вскипая при этом изнутри.
— Ты жив, но кто ты? Ты не Эреккур, ты теперь и не рыцарь вовсе. Просто какой-то бродяга в лохмотьях. Без семьи, без дома, — продолжал злорадствовать юноша в отражении, — …без чести. Какой же от тебя теперь толк? Кому ты нужен? И что ты будешь с этим делать?
Ответить было нечего. А Эреккур Грэйт в отражении ещё сильнее задрал края губ и нахмурил брови, в своей злорадной гримасе. Извечно холодный серый взгляд, в отражении казался острым и жгучим подобно раскалённой стали. Уста отражения оставались замкнуты и недвижимы, но голос беспрерывно продолжал звенеть в голове. «Ты убил меня, Эреккур Грэйт погиб… мёртв, …без чести, …не рыцарь…». А затем резкая головная боль прошила насквозь, и тьма поглотила рассудок.
Очнулся уже после рассвета, когда бахмат толкал мордой его небритое лицо. Стромгардец поднялся, отряхиваясь от засохшего ила и грязи. Голова уже не болела, не было не голосов, не гнетущих мыслей.

«Альтерак полон призраков, а я один из них».

Выбравшись из Альтеракских Гор, вместе с парой случайных попутчиков, с которыми его свела лютая пурга, Стромгардец оказался в Предгорьях Хилсбрада, где его наконец приветствовало ласковое солнце. Чего же теперь стоило ждать от жизни? А чего он хотел? В этом он более не давал себе отчёта, а потому доверился дороге и своему коню, которые привели его к водам Залива Барадин, в Южнобережье. Стромгардец, за неимением альтернативы и другого промысла, понял что хочет быть вверен сам себе, всё же решившись податься в наёмники, став одним из первых Искателей отряда Вилфреда Блэйка, где его будни проходили, по большей части, за истреблением всяческих примитивных, но опасных для цивилизованного люда обитателей Азерота. Такая ватага не могла стать ему новой семьёй, или хотя бы друзьями, которых, впрочем, он и не пытался найти. Жизнь в подземельях старых руин, за те гроши, что он имел с подобного дела не казалась ему хотя бы малость достойной. Отряд скоро распался, лишившись лидера, а с новыми искателями общего языка Стромгардцу было не найти (ещё бы, ведь прежде он предпочитал просто молчать). К тому же, прошлое впервые стало напоминать о себе. Лорд Истмарт, товарищ-паладин и друг его брата, узнал в Стромгардце Эреккура Грэйта и поведал ему о смерти Элеборна. Больно же сжались клещи на сердце. Спустя некоторое время мужчина в красных доспехах нашёл себе новую работу, в охране инспектора святой церкви – Эверика Бракенвуда, что привело мечника в Тирисфаль, в Брилл. Группа наёмников не была ему обществом по духу, или принципам, за работой и в свободное время он мало полагался на них, но вот сам капеллан Бракенвуд, явно выделял его среди других головорезов. Бесцельное существование должно было окончится, скорей рано, чем поздно и конец у него мог быть только один, если бы Стромгардец сам от него не отказался. В Брилле он покончил с наёмнической долей, вступив новый отряд борцов с нечистью (об их главной миссии ему не было ведомо) – к Мракоборцам. Уже с ними (называть себя одним из Мракоборцев он не считал правильным), Стромгардец истреблял нежить и прочих порождений Тьмы в Тирисфальской Глуши.

Сырость в воздухе, запахи хвои и угнетающая атмосфера росли вместе с возводящейся на горизонте Стеной Седогрива. Группа мракоборцев проехала через Северные Врата в Гилнеас, получив дорожную грамоту. Они мало задерживались где либо, пока не добрались до Тёмной Гавани. Джеффорд Хагарн, светловолосый мужчина с густой щетиной на лице, мало участвовал в делах развернувшегося предприятия Ивессы. И пусть с ним не трудно было завязать разговор, но мужчина из Арати был малоприветлив и предпочитал общество своего меча прочим. В конце концов, его с этими людьми связывало только дело. Прошлое, как и себя самого, он всё ещё желал оставить позади, не видя при этом твёрдой нужды что-то сочинять. Обособленность, перепалки с изоляционистами, мелкая работа составляли его быт. И всё же, от дел отряда он долго не мог оставаться в стороне. Прознав больше о целях Мракоборцев и событиях их прошлого, Джефф отвержено работал на благо этой миссии, вместе с другими последователями Ивис, а порой и с ней самой, углубляясь в тайны врага, что уже успел обосноваться в Гилнеасе глубже, чем кто-либо мог предположить. Столица, Чёрная Дубрава, ковены ведьм и полузабытые селение стали локациями их поисков. Аратиец, что представлялся тирисфальцем, стал ближе узнавать народ Гилнеаса, этот неприветливый, дождливый, серый край, ибо таким же неприветливым и серым был и сам Стромгардец, или Джеффорд, как знали его здесь. Очередной след врага, привёл к Институту изучения разума имени Арчибальда Седогрива. В абсолютном бедламе, вместе с Ивис и группой других людей, оказавшихся там по долгу службы, или несчастью быть подопытным пациентом охваченного нечистью заведения, Стромгардец противостоял ужасам, что были как результатами экспериментов, так и чем-то более тёмным, непонятным, потусторонним. Первые едва не привели его к гибели, поразив смертельным ядом, оса размером с медведя едва было не оторвала ему ухо, о чём напоминают следы её огромной мандибуллы; вторые – утащив его в свой сумрачный мир, их леденящие касания и взгляды холодили душу, едва ли не до остановки биения в груди. Чувствуя, как смерть наступает ему на пяты, он понял, что не хочет погибнуть Джеффордом Хагарном, или Стромгардцем… Его суть была чужда этим прозвищам, тогда он признал себя и поделился своей тайной с Ивис – единственным другом в том проклятом месте, ведь её секрет уже был известен членам отряда. Бедлам, тайны что он скрывал, остались позади вместе с другими ужасами. А оправится части пережитого было попросту невозможно, потому Эрекккур, всё ещё представляющийся Джеффом Хагарном, вернулся к делам, ибо не предвиделось в них застоя. Его прежние напарники, Гарольд и Рэймонд, как и сама Ивис, первое время были заняты другими делами, потому в делах преступных группировок и подрыве их деятельности, Хагарн работал вместе с Маркусом, сомнительным одноруким юношей. Он неожиданно пристрастился к убийствам всякого, кто станет на пути, так жаждала нести смерть его заблудшая во мраке душа. Скоро, дорога по следам тёмных делишек хранителей порядка и преступных группировок, привела Джеффа с его сопартийцами в подполье, а следом – к вылазке в Управление Нортгейт-Ярд. Не много известно о произошедшем там, но вышел он пережив сильнейшие ожоги. Огонь забрал и густую растительность на лице, и подставной образ, но подобно новой коже и волосяному покрову, прежнего Эреккура Грэйта было не взрастить. Забрав из Гилнеаса последние, что удалось добыть, сведения, товарищей, и команду «Пересмешника», он покинул серое королевство, буквально пробравшись и под городом, и под Стеной.

Попрощавшись с частью товарищей, Стромгардец с остальной группой направился к Янтарной Мельнице – городу в южной части Серебряного Бора, что теперь жил в тени Аметистовой Цитадели. Но их время в этом поселении было не долгим. Скоро гильдия оказалась без лидера, и Эрек с другими нашёл приют в Каменном Холме – старой горной крепости, умытой ветрами и шумом моря. Он никогда не любил большую воду, особенно совместно с холодом. Там он нашёл следы пребывания и вещи Элеборна, а с ними и свою печаль. Его окружали малознакомые люди, трудно было видеть лидера в новом главе гильдии. Обстановка вновь менялась и теперь, Эреккур всё меньше видел себя в ней. Его вид начал преображаться, исцеляясь от последствий столкновения с пламенем, а сам Грэйт, словно остывал ко всему. Дни миновали заседаниями в холодном зале и тренировками на открытой ветрам площадке. Порой, их разбавляли беседы, со старыми товарищами и новыми знакомыми. Но долг звал мракоборцев с союзниками вперёд, и воин из Арати не мог оставаться в стороне.
В Сосновой Лощине приключилось многое. Многое было сказано, мное пережито. Может он там умер и вновь возвратился к жизни. Состарился, а затем вновь вернул молодость и силу, одержал верх над собственными талантами и только усилил их. Кто-то вынес из Лощины горький опыт и лишился части себя, кто-то воспоминания о печальных зрелищах и трагичных судьбах других людей, кто-то обзавёлся её реликвиями в напоминание о том месте, а Эреккур вынес привязанность к окружающим его личностям. Он не нашёл чего подчерпнуть из пережитого, чего бы взять себе, но искажённое время растянулось на столько, что пусть он не слишком знал этих людей, но словно был знаком с ними всю жизнь, а потому более не мог оставаться равнодушным в их отношении.
Следующие дни отличились относительным спокойствием. Вновь новые знакомства и новые места. Эреккур Грэйт, «Стромгардец», не заглядывал на шумную ярмарку и не принимал участия в турнире, не видел выступления таинственного рыцаря… Как и его поражения. Но он продолжал принимать участия в делах гильдии мракоборцев, и продолжал сближаться с некоторыми из них, и до тех пор, пока враг не вынудил их покинуть своё обиталище, и даже после, когда крышу над головой заменили своды шатра, а крепостные стены – тысячелетний стволы хвойной растительности Серебряного Бора. Он бродил лесами, охотился на «чёрных сов» и вместе с другими мракоборцами, противостоял силами, что были высланы по их души.
Нельзя в большей, или меньшей степени выделить кого-то из растущего круга новых лиц. Были знакомства приятные и отнюдь, но никто из них не оказал влияния на Эрека, как и он маловероятно оказал подобное на кого либо из них.
Его путь в рядах Мракоборцев вёл его к стенам крепости Сильверлейнов и к ужасам, что подстерегали на них там. И малоизвестно о том, что пришлось пережить людям с фонарями и их союзникам. Эреккур Грэйт столкнулся со своей искажённой версией, но теперь он был совсем другим и тёмные силы, что породили это искажённое отражение, слишком мало были осведомлены о том, с кем имеют дело, чтобы выковать против Стромгардца действенного противника. Мракоборцы забрали ту, за кем пришли и вместе с союзниками получили могущественного покровителя и теперь могли быть уверенны, что не одни в этой войне. А Эреккур, попросил себе росток драконьего дерева, чтобы подобно тому, как жили под сенью красных ветвей Грэйты, он мог построить своё собственное будущее.

Coming soon...

С того часа, как Красный Холм слыл дымящимися руинами, и ещё до той поры как Третья Война пожарищем прокатилась по северным королевствам и всему миру, арати покинули горные пределы окружавшие нагорья, и те заполонили тролли. Перемирие на войне солдаты зовут предательством, не зная обнажат ли они ещё свои мечи, или вместе с ними заржавеют оставшись не у дел. Для охотников же это было лишь окончанием сезона, они всегда знают, что вновь грянет время браться за дело. Эреккур Грэйт не стал вождём охоты, какими воспевались его предки, чьим путём ему довелось ступать в годы молодости. Ибо много люду из числа арати перевелось с тех пор, кого-то по духу, но в большинстве по крови. И слишком мало осталось их средь каменистых холмов и нагорий, чтобы удаль их предков дышала на той земле в полную грудь. Ещё не одну осень Эреккур Грэйт и его верные проливали вражую кровь на родной земле. Но и среди молодцев белокаменного Строма хватало охочих зваться убийцами троллей. Народ Троллебоев не был лишён стремления восполнить лавы охотников, только те не имели прямых отношения и связи с промыслом Грэйтов и Эреккура в частности. Воины Арати ценили силу. Однако вопреки расхожему мнению о подобных ценностях, это не делало сильнейшего главным, а главного самым могучим. Но именно она была важнейшей частью самой сути их бытия. Ведь охотник, воин, остаться воином, покуда он смертоносен; до тех пор, пока его тело способно двигаться быстро, покуда в руках его мощь, а в ногах прыть. Ничто не могло отобрать у витязя его смертоносность... кроме старости. Что годы, что былые раны со временем давали о себе знать, и меч становился всё тяжелее, а огонь в груди медленно прекращал отзываться былым жаром. От сюда и происходило их бесстрашие перед лицом смерти. Не из крепкого духа, но из страха перед беспомощностью. Лучше быстрая, лёгкая гибель в бою, чем существование в изношенном теле. «Страх, порождающий бесстрашие», — не без иронии часто подмечал Эреккур. Едва ли подобную отвагу можно величать смелостью, а может в этом и было главное различие между ними. Эреккур ощущал себя амфорой. Разбитой вдребезги, и обратно собранной, склеенной из осколков. Старые раны, увечья давали о себе знать, и тело будто отказывалось работать слажено, как единое целое. Он должен был быть стариком, пусть внешне и не скажешь. Это было странно, ведь вырос мужчиной ещё до того как орки ступили на Азерот, но всё ещё не походил на старика, когда руина пришла в Стромгард. А потому долго ещё Кровавая Слеза вздымалась против врагов людей и арати в частности, неся гибель огру и троллю, нечести, и негодяю в оранжевых тканях.