Марк Шерман

Портрет

Дополнительно:

— Игровой ник: Шерман

— Возраст: 20

— Имя, под которым его могли знать жители Андорала: Август Бергман

— Статус: мёртв

Внешность:

Сухощавый, поджарый, Марк никогда не отличался атлетическим телосложением и вообще был похож на дворнягу — вроде тех, что, не мешкаясь, перегрызут глотку любому, кто попытается отобрать их кость, но всё остальное время скорее напоминающих ходячие трупы. Кожа обтягивает кости и крепкие мышцы — на этом теле неоткуда было взяться чему-то ещё. При неудачном расположении источника света лицо Марка больше похоже на череп. Выпирающие скулы, тёмно-серые глаза, почти чёрные. Губы сжаты в узкую нить. Лицо обрамляет копна длинных и густых чёрных волос — обычно засаленных и собранных в неаккуратных хвост или пучок. Нередко отращивает небольшую бородку и усы. Кожа грубая, в неё намертво въелся загар, нетипичный для жителей Андорала и окрестностей. С недавних пор Марк обзавёлся уродливыми шрамами на обоих висках — небольшими, но сшитыми крайне неудачно.

Предыстория:

Родился Марк в Кул-Тирасе, в нищей семье. Если это можно назвать громким словом «семья». Многочисленные братья и сёстры промышляли всем, с чем могли справиться — вплоть до самой грязной работы. Часто — по указу вечно пьяных отца и матери. Марк не стал исключением. Что может дать существование на улице, в грубых объятиях холода и голода, в постоянном напряжении? Ничего, кроме страсти к спасению собственной шкуры. И незаурядных способностей к этому. От родственников Марк сбежал около восьми лет. Ещё четыре года на улицах — и вот доверчивый Томас Хауэр, держащий небольшую булочную недалеко от порта, принимает черноволосого оборванца с живым лицом и блестящими глазами на работу. Тепло, горячая пища, даже какой-никакой, но заработок. Однако… Сложно удержаться от искушения, когда ты спишь на пороге хозяйской комнаты, когда ты день за днём видишь, куда кладутся ключи от дверей, куда прячется маленький ключик от сундучка с выручкой и где, собственно, сам сундучок. Хауэр, по доброте своей, скорее всего, и не подозревал, что Марк как был одним из тех уличных детей, тянущих всё, что плохо лежит, так им и остался — несмотря на новую одежду и чистое лицо.

Шерман попался. Один из пекарей, что недавно был уволен за пьянство, решил именно этой ночью вернуться, воспользоваться заранее сделанным оттиском ключа и… Да, он наткнулся на Марка. Растерявшись, мальчишка не смог придумать ничего лучше, кроме как стоять, обхватив мешочек с монетами, и ждать, пока за ними не явится стража. Повара отпустили. Марку грозила тюрьма. О-о, немало слышал он рассказов о том, что творится за высокими стенами без окон. И был готов на всё, лишь бы избежать этой участи. Воспользовавшись теми немногочисленными связями, что успел завести, Марк, по сути, продал свою жизнь, и через несколько дней уже плыл в трюме корабля, идущего на материк. Без денег, без вещей, без свободы — с одним лишь стойким желанием выжить.

На берегу его ждали. Вместе с тем контрабандным товаром, что вёз капитан. Несколько глухо позвякивающих мешочков перешли из одних рук в другие — и вот Марк уже следует по узким улочкам незнакомого порта за двумя мужчинами, взвалив на хребет огромный мешок — внутри что-то шуршит и давит к земле. Ноги подгибаются после длительного плавания и непосильной ноши. Следом ещё двое впрягаются в телегу, гружёную бочками и мешками. Их никто не останавливает. Впрочем, на этих узких улочках — таких, что телега то и дело цепляется бортами за отсыревший камень стен — вообще почти нет никого. Изредка Марк слышит глухие голоса за закрытыми ставнями, не более того. Под ногами снуют крысы. Моросит омерзительный холодный дождь. Они идут, идут и идут, пейзаж не меняется, Шерману уже кажется, что он в бесконечном лабиринте, но… внезапно городские улочки сменяются узкой, едва заметной тропкой посреди тёмного густого леса. Марк оглядывается назад — и, прежде чем ему прилетает оплеуха от одного из контрабандистов, успевает заметить тёмный камень высокой городской стены. Они идут дальше.

Следующие четыре года Марк провёл в рабстве — и сложно назвать это иначе. Даже собственное имя было отобрано у него и заменено на ненавистное обращение Реми. Хоть металл или верёвки и не сковывали тела, бежать не давали многочисленные обитатели сего странного места, кажется, готовые мгновенно разорвать на кусочки того, кто нарушит хоть одно из неписанных правил. Да и… куда бежать, если ты ничего не имеешь — даже представления, где вы находитесь? Марк предпочитает не вспоминать, какая работа лежала на нём — и, конечно, не распространяться об этом, как и обо всей своей жизни. Возможно, его даже можно назвать крайне удачливым по сравнению с некоторыми другими, кого приводили в это царство морока. После того, что Марк пережил в детстве, его сложно было удивить скотским обращением.

Вечно оставаться в неведении невозможно. Особенно если ты едва ли не с рождения привык слушать всё, что шепчут стены. За четыре года, которые тогда больше походили на вечность, сейчас — на один жуткий миг, Марк успел не только понять, где они находятся и чем занимаются (а занимались здесь всем — контрабанда, работорговля, убийства, грабежи и имп знает какие ещё виды преступной деятельности), но и подготовить почву для побега.

Каково истинное имя Рыбака? Марк не знал. Но тот был огромен, уродлив и абсолютно нем. Единственное, что Шерман сумел выяснить — Рыбака переправили в бочке с рыбой и так и не смогли продать — кривые глаза, горб, проплешины, выпавшие зубы. Не удивительно, что единственная работа, которой он занимался — переноска тяжестей. И единственный отдых, который он имел, кроме короткого сна — молчаливое сидение у костра вместе с Марком, когда все уже лягут спать и только постовые едва слышно переговариваются где-то в темноте. К счастью для них обоих, громила оказался не так глуп, а Марк — достаточно сообразителен, чтобы расшифровать то, что Рыбак выписывал пальцем на песке — и вскоре они приступили к реализации плана. Ни один из них не был уверен в другом, и… Да-да, всё снова пошло не так, как следовало. Марку повезло. Большая часть ворованных денег осталась у Рыбака, но если Рыбака поймали контрабандисты, зачем ему эти деньги? Шерман скрылся в ночном лесу. Некоторое время за спиной ещё раздавался шум — но вскоре и он стих. Беглец не был уверен, отправятся за ним в погоню или махнут рукой, но ни разу не сбавил шага, прерываясь на сон лишь тогда, когда ноги совсем подкашивались от усталости и не хватало сил встать, и питаясь лишь тем, что находил по пути. 

Марк набрёл на небольшой крестьянский дом, стоящий у такого же небольшого, но ухоженного поля — на нём желтели колосья пшеницы. Только сейчас до него дошло, сколько же лет, сколько ужасных, долгих, тянущихся, словно… сколько же лет он провёл в лагере контрабандистов, что до сих пор продолжал существовать, явно предлагая немалые суммы тем, кто владел теми землями. Марк рухнул на колени и разрыдался, от усталости едва ли не мгновенно провалившись в беспокойный сон.

Когда его нашли, солнце уже почти село. Двое мужчин — оба крупного телосложения, загорелые, с крепкими мозолистыми руками, очень похожие друг на друга — обеспокоенно переговаривались, глядя на скорчившегося парня, всего покрытого старыми шрамами и свежими царапинами, в изодранной одежде из дорогой ткани и с длинным тёмным волосом, больше похожим на солому, чем на что-то живое. Марк, проснувшись, вовремя взял себя в руки и принялся внимательно слушать.

— Ндык не оставлять ж его здесь, дурень!

— А шо с ним делать-та? Дуй к старосте — пущай сам разбирается, нам самим жрать неча!

—  Ага, шоб Грандер в такое-то время куда-то подорвался, ага?

— Ну так…

— Берём и тащим, ничо, пущай пару дней у нас отлежится, а там, мож, с зерном поможет — всяко быстрее, али так, даром с миром отпустим. Ты ж гляди, это чудо лесное и дня больше не протянет.

Второй только вздохнул в ответ и, шаркая ногами, двинулся к Марку. Тот дёрнулся от неожиданности, когда ручищи с удивительной лёгкостью подняли его в воздух, но глаз не открыл. Они куда-то двинулись. В полном молчании — только шумел в деревьях ветер, допевали свои песни последние птицы, да шумно вздыхали несущие его крестьяне. Скрипнула дверь. Повеяло теплом. В ноздри ударил резких запах варёной капусты. Марка уложили на что-то холодные мягкие простыни. К двум мужским голосам добавились ещё несколько. Женский. Детские. Кто-то уронил на пол что-то деревянное. На лоб легла смоченная в холодной воде тряпица. Марк перестал соображать, что происходит, и провалился в глубокий сон без сновидений.

Шерман назвался именем Радегундо. Просто Радегундо. И остался у них. Хенсли действительно были семьёй — такой, какой видел её Марк. Джерард держал эту ферму вместе с женой Софи и младшим братом Робертом. Выращивали зерно, отвозили на мельницу — и так уже лет пятнадцать. Не бедные, не богатые, Хенсли каждый день были в трудах — поле, огород, скот. Наверное, так каждому и видится собирательный образ фермера. Марк был предоставлен самому себе — сил пока хватало лишь на то, чтобы выползти на крыльцо и насладиться последними тёплыми лучами солнца. Он постоянно нервничал, опасаясь, как бы это не было очередной ловушкой, но… эта ловушка слишком прекрасна для того, чтобы бежать.  Софи сшила Марку простую, но крепкую одежду — из тех тканей, что у них оставались. И почти два месяца он провёл на ферме, оказывая посильную помощь. На лицо вернулся румянец, глаза снова заблестели. Марк начал смеяться — особенно когда по вечерам они все вместе сидели за столом при свете единственной свечи, хлебали какую-нибудь несчастную похлёбку из одной капусты, да слушали рассказы Роберта — а тот страсть как любил поделиться очередной весёлой историей из своей и не только жизни.

Два месяца спокойствия и тепла. Два месяца словно во сне — снова. Но на этот раз — сон был прекрасен. Но Шерман не мог здесь оставаться. Оставив припрятанный до этого мешочек с монетами Хенсли, Марк не взял ничего — кроме той одежды, что была на нём — и ушёл ранним утром. Трава, покрытая инеем, хрустела под ногами. Он шёл, обхватив себя руками и тщетно пытаясь согреться. Это снова был путь в никуда. Он шёл на северо-запад, одновременно и счастливый, что наконец вернулся в дорогу — это пьянящее чувство свободы — и осознающий, что, возможно, это путь в один конец. Марк был готов к любому раскладу.

Шерману снова повезло — если это можно так назвать. В тавернах слишком много разговоров и дерьма. Марк разбирал это всё. Разбирал, пока не нашёл нужное — поговаривали, что не так давно один из местных взял и увёл свою дочь. А спустя неделю вернулся и закатил такой пир для оставшейся семьи, что соседи только диву давались. О, да, Шерману было это знакомо. Не волкам же несчастный оставил ребёнка? Развязать языки пьяным болтунам не составило труда — и вот уже Марк идёт дальше на север, выискивая указанные ему приметы нужного поворота.

Внезапно между деревьев и холмов показался высокий частокол и ворота. Никого не было, но слышался шум. Крики чаек. Марк назвался своим настоящим именем — тем, которое получил ещё в Кул-Тирасе. С удивительной лёгкостью он был принят в ряды многочисленных наёмников. Бухта Цепей… Странное место, словно слияние двух периодов его жизни. Вроде он был свободен, но вокруг были рабы и контрабанда. Странные ощущения. Тогда Марк начал заниматься двумя вещами, на которые уходили все деньги и всё свободное время — пить и заниматься с клинком, избивая ни в чём не повинные манекены и тех, кто соглашался с ним драться на кулаках за деньги или просто алкоголь. Шерману было без разницы. Делал всё, что предлагали. Работал на всех, лишь бы платили. Или почти всех.

Гоблины — страшные создания. Жадные до денег, они готовы продать чужую шкуру за пару монет — и продолжать улыбаться, словно ничего не случилось. Не знающие, что такое честь — хуже любого преступника или орка. Поговаривали, Твисни — как знал его Марк — любил восседать на троне, вырезанном из цельного куска камня, облачившись в шкуры диковинных зверей, что привозились на кораблях, и возложив на собственную лысую голову венок из цветов. Тощий, высокий, костлявый, он мало походил на одного из самых влиятельных ублюдков в Бухте. Но он им был. Шерман видел его лишь раз, мельком, зато часто брал от него заказы. Эта тварь ни медяка лишнего не оплачивала, да и те цены, что он называл, больше походили на дурацкую шутку. Однако Марк продолжал упорно брать заказы, ни на что не надеясь и ни о чём не мечтая, кроме горы денег (или бутылок).

Жадность-то Марка и подвела. Когда долго работаешь на кого-то одного тебе, пусть и с оглядкой, всё же начинают немного доверять. Шерману досталось крупное дельце. Крупное и сложное. Возможно, не выпей он перед ним чутка лишнего, всё бы и получилось — подготовка была проведена знатная. Но, но, но. Уже вытащив из запертого сундучка в запертом хранилище нужные документы, Марк завалился не в ту дверь. О краже не должны были узнать. И Шерман не придумал ничего лучше, как в срочном порядке унести оттуда ноги. Куда? Уж точно не обратно в Бухту. Все его деньги были с собой, а больше… а больше-то и нечего было собирать. Марк спешно двинулся в Андорал, надеясь потерять себя среди толпы — от друзей, от врагов, от собственного сознания. Бумаги оказались выброшены в озеро. Шерман не знал, что происходит там, за его спиной. Только предполагал, что Твинси бесится, заплатив немалый аванс и не получив ничего взамен, а Бухте, возможно, придётся отстегнуть некоторые деньги за молчание. Впрочем, сейчас его волновало только одно — как спасти собственную шкуру от возможной погони.

И кто бы мог подумать, что единственным вариантом для Марка, несколько дней безостановочно пившего в таверне (и мигом пропившего едва ли не все свои сбережения), останется служба закону, на благо города? Уж точно не сам Шерман… Снова ему пришлось изменить имя. Снова пришлось изменить жизнь. И кто знает, как долго это продлится?

Недолго. Город — вот неожиданность, правда? — оказался сильнее Марка. Была возможность уйти — он не ушёл. Была возможность всплыть на поверхность этого зловонного болота — он выпустил её из рук. Очередной собутыльник отказался терпеть его выходки — за что Марк поплатился жизнью.

Powered by Froala Editor