Когда умирают кони — дышат,

Когда умирают травы — сохнут,

Когда умирают солнца — они гаснут, 

Когда умирают люди — поют песни.

В. Хлебников

На снегу перед «Стальной Гардой» виднелась кровь. Не слишком много. Следы — двое зашли, один вышел. Риччи не сразу заметила это. Только подойдя к самой двери. Она остановилась, несколько растерянно озираясь.

— Что это… — пробормотала она.

И резко двинулась внутрь — по кровавым следам. Дверь, как обычно, была приоткрыта. Внутри — темно и холодно. Капли свежей крови тянутся в сторону люка. Разбросанные в беспорядке бумаги, шкура откинута, крышка люка — открыта. Ни звука. Она осторожно спустилась вниз, готовая к любой неожиданности. Или не к любой? В нос ударил привычный запах алкоголя. И что-то новое. В неверном свете свечи, догорающей на столе, несложно было заметить прислонённое к ящикам рядом с лестницей тело. Верхняя часть была накрыта огромным пустым мешком, неаккуратно накинутым сверху. Под телом — кровь. Немного, но достаточно, чтобы начать беспокоиться. 

— Ш-шерман?.. — запинаясь, тихо спросила Эш. 

Два коротких шага — и вот уже мешок отлетает в сторону. Догадка оказалась верна. Арбалетный болт глубоко засел промеж открытых глаз. Рассечена правая щека. Пробит чем-то тяжёлым левый висок. Ссадины и царапины по всему лицу. Свёрнутый нос. Тело ещё не совсем остыло, но кровь почти остановилась. Явно был убит не так давно. 

— Шерман… — сердце пропустило пару ударов. После забилось вновь с удвоенной скоростью. Риччи провела пальцами по крови на щеке, спустя мгновение — ладонью по грязным засаленным волосам. — Я думала, что мы всё решим мирно… Кто же… — пробормотала она, припав на колени рядом. 

Сложно было осознать, что тот, кто ещё вчера, пьяный, хохотал, получая по лицу от капрала, сегодня — без всякого намёка на улыбку и жизнь — застывал с пробитым черепом в подвале. Нежно проведя ладонью по лбу, она опустила веки мертвеца. И потрепала по голове — точно так же, как при жизни. Какая ирония. Последней, кто видела Марка — не важно, что мёртвого — оказалась та, что, сама того, возможно, не зная, держала его под водой, не давая глотнуть воздуха на поверхности. 

— Я… Я… Серьёзно хотела уладить все эти проблемы мирно, — продолжая трепать Шермана по голове, она почувствовала, что невольно всхлипывает. Из глаз полились скупые слёзы. Рука её дрожала. — Кто это с тобой сделал, Берги?.. 

Риччи наконец взяла себя в руки и поднялась, угрюмо оглядываясь. Сброшенная в беспорядке казённая форма, разбросанные бумаги, пустые бутылки. Немногочисленные личные вещи. Всё как обычно. Кроме... На холодном каменном полу темнела кровь. Несколько шагов — и вот она рядом с рабочим столом. Кипы бумаг. Писем. Бутылки. Пустые и частично пустые. Протёртая шкура на полу пропитана кровью, кровь на стуле, несколько пятен крови на столе, кровь на полу, кровь на ящиках позади. Небольшие пятна. То тут, то там. 

— Опять пил… — пробормотала Риччи, одним движением скидывая на пол бутылки со стола. Те глухо зазвенели. Дрожащими руками, роясь в ворохе бумаг, она то и дело оглядывалась. — Наверняка всё случилось здесь… 

Вскоре в руки ей попалась аккуратно свёрнутая записка, кажется, не относившаяся к делам лавки. Она нервно развернула её, поднося к свету, да принялась читать, беззвучно шевеля губами: «Ублюдок, если я тебя встречу ещё раз, да при таких обстоятельствах — знай, вспомнишь старые деньки, да ещё будешь скулить, моля о том, чтобы они вернулись. Даже не дёргайся, я за тобой слежу. Морри».

Незнакомый почерк, слишком аккуратный для Марка. 

— Так и знала, что за ним придут…

Снова свернув и отложив письмо в карман пальто, Риччи вернулась к бумагам. Вскоре была найдена ещё одна записка. На этот раз — явно сделанная рукой Шермана. «Все, кому будет дело до…» — следующие несколько строк начерно испачканы чернилами. Продолжение написано всё ещё рукой Марка, но буквы скачут, словно в жутком танце: «Знайте, ублюдки, что будут рыться в вещах после моей смерти — я вас ненавижу. Всех до единого. Каждого. Ненависти заслуживает сам факт всего нашего существования. Смерть — единственный выход из этого дерьма. Завидуйте мне, ублюдки, завидуйте». 

— Смерть — единственный выход… — прошептала она, пряча и это письмо.

Больше ничего интересного на столе и рядом с ним не обнаружилось. Избегая взглядом мёртвое тело, она скользнула к сложенным на одном из ящиков латам. Там же был и пояс с бурдюком и некоторыми другими вещами, что Марк носил с собой. Медяки — Эш даже не притронулась к ним. Записка, порядком замусоленная и потёртая, её явно не единожды перечитывали.

«Доброе утро. Я не стал тревожить тебя. Знаешь… если бы ты мне помог с моим делом, я смог бы тебя спасти от того, в чём ты сейчас тонешь. Человеку нужен человек. Помни это, Август. Твой бесконечный дурак, Оул».

Записка тут же была аккуратно свёрнута и отправлена в кармашек пальто. Что там ещё? Латунный значок. Герб Лордерона и весы, номер 77-44. Она покрутила его в руках, медленно и шумно выдыхая. От нахлынувших воспоминаний было сложно сдержать слёзы. Что ещё? Табард. Эш оторвала небольшой кусочек и, завернув значок в ткань, сложила всё в карман поближе к сердцу.

— Память о тебе никогда не уйдёт из моего сердца. Я найду их. Найду и убью. Отомщу за тебя… — зло прошептала она.

Риччи казалось, что здесь можно найти ещё что-то нужное, важное. Но… искать не было ни сил, ни желания. Чуть пошатываясь, словно пьяная, она вернулась к столу и принялась выливать алкоголь на пол. Глаза были красные от непролитых слёз, губы сжаты в тонкую черту. Когда пол оказался залит остатками жжёнки и вина, она на негнущихся ногах двинулась к выходу. Пытаясь не смотреть на мертвеца, обнаружила, что не может оторвать от него взгляда. И после смерти в нём осталось что-то, что тянуло к себе. Она опустилась на корточки рядом с Марком и, руками опираясь о ящики позади, осторожно, едва коснувшись, поцеловала его в лоб. 

— Всё равно ты был и будешь моим чёрным котом, Берги… 

Поднявшись, она двинулась к лестнице. С трудом взбираясь наверх, оглянулась, в последний раз окинув взглядом пространство подвала и замершее тело. 

— Теперь всё позади. Ты нашёл свой покой. Прощай, — она улыбнулась с невыразимой для слов тоской. Из глаз наконец прорвались слёзы, блестя на щеках в неверном свете свечи. Выбравшись наружу, она опустилась на колени рядом с люком. Руки дрожали. Всё это было очень… странно. Она выудила из одного из многочисленных карманов пальто гоблинскую зажигалку и, пальцем надавив на рычажок — вслед за искрой появился огонь — спешно двинулась прочь, не оглядываясь. Она закрыла на ключ дверь лавки. Внутри был порох. Маловероятно, что здесь что-то останется. И спешно двинулась прочь, на ходу вытирая застывшие на щеках слёзы.

Как она слышала потом, в доме прогремел сильный взрыв. Маловероятно, что тело, даже если найдут, смогут опознать. Единственное, что может там остаться — обугленные мечи и топоры. Риччи пока не знала, что будет делать со знанием, как был убит Марк. Пока что — ей было не до того. И кто знает, кто знает, получит ли убийца суицидального стражника по заслугам…