Кажется, Марк и сам уже не верил, что сумеет растянуть своё жалование на неделю. Так оно и вышло. Уже на следующий день, еле дождавшись окончания службы, Шерман тут же вылетел из ставки искать самое дешёвое и хреновое пойло, какое только можно найти в Андорале. Погода была на удивление хороша — не только для пьянства, но вообще. Лёгкие, почти прозрачные облака на фоне ослепляющего своей синевой неба.Тёплое заходящее солнце. Причудливый теневой узор на мостовой и каменных стенах ставки. Щурясь, Марк потянулся — точь-в-точь довольный кот — и, позвякивая монетками в мешочке на поясе, медленно двинулся в крестьянский квартал. Грязные волосы блестели, собранные в тугой хвост, а на лице застыло выражение предвкушения…

— Бергман!

Не расслышав вопля, Марк не остановился. И не обернулся. Неудивительно. Погружённый в свои мысли, Шерман вообще не особенно обращал внимание на происходящее вокруг — куда уж там очнуться от ещё не так давно в панике придуманной фамилии. Впрочем, громкие шаги за спиной и рука на плече заставили его замереть. 

— Бергман!

— Я, — развернувшись, Марк хмуро уставился на Вандергрифта. Снизу вверх. Не очень удобно, но — куда уж тут денешься. Шерман отступил на пару шагов и тяжело вздохнул — только 

 сейчас не хватало.

— Ага. Бергман, в город приехал цирк? — на лице Зигфрида, кажется, не было написано вообще ничего.

— Где? — Шерман в полном недоумении уставился на собеседника.

— Значит, не цирк. В городе открылся самый засранный притон, хуже, чем Вояка?

— Так. В чём дело?

— Август, ты людей видишь?

— Ты человек? — Шерман устало вздохнул, в нетерпении уставившись на всю ту толпу, что шлялась за спиной Вандергрифта. Ну, как — толпу. Двое или трое прошли в разные стороны за всё время разговора. Зигфрид обернулся вслед за взглядом Марка.

— Видишь? Подозрительно пусто… — недовольно покачав головой, юноша вздохнул и вновь обернулся к Шерману.

— И слава винодельням! — было страшно даже просто вспоминать о творящемся на недавних празднествах мракобесии.

— Но это подозрительно. Очень подозрительно.

— Возможно, тебе кажется. Или сейчас утро, — Марк определённо начинал уставать от этого разговора, отвлекающего от важных, нужных, полезных дел.

— Сейчас вечер. У меня чутьё сработало. Что-то тут не так…

— Дерьмо в колодце недалеко от таверны, да-да, я знаю. Пора бы уже почистить. Давай так, — Марк понизил голос. — Мы идём в таверну, ты выставляешь мне пару кружек эля — и я рассказываю всё, что знаю.

— Чтобы чистить дерьмо нужна вилка... Так. А ты много знаешь?

— Конечно, — Марк угрюмо ухмыльнулся.

— Пошли, хвостатый. Если ты мне наврал - платить будешь в два раза больше, — всё в той же чуть отрешённой задумчивости Зигфрид развернулся и двинулся в сторону своей таверны.

— Было б чем…

— Здоровьем.

Людей действительно было не так много. Двое или трое стояли у входа в таверну, о чём-то негромко переговариваясь. Ещё один изучал объявления, прибитые к доске. Из кузницы раздавались звуки работы. Они прошли внутрь. Вандергрифт был похож на ищейку, что держит нос по ветру в поисках пропавших… пьяниц, наверное. Марк ухмыльнулся, идя следом за высокорослым баронетом. В «Вояке» оказалось на удивление тихо. Кто-то гремел и тихо переговаривался на кухне. Чуть слышно трещали поленья в камине, едва согревая полутёмное помещение. То тут, то там мерцали огоньки свечей. Почему-то пахло свежим деревом и — ну тут причина была ясна — готовящейся пищей. Рыба, выпечка… Марк не разобрал, какие блюда сегодня будут радовать тех немногих, кто пришёл.

— Ковёр не заплёван, пятен крови не вижу... Да что ж такое, — Зигфрид остановился на несколько мгновений, огляделся, и, вздохнув, всё же двинулся к небольшим бочкам на стойке.

— Скучаешь по старым добрым? — хмыкнув, Шерман подпёр стену неподалёку и с блеском в глазах уставился на огромную кружку, которую наполнял для него восхитительным пенным напитком аристократ. Вот ведь забавная ситуация. — Что-то у тебя и работничков не густо. Где та остроухая?

— Лучше тебе говорить о чём-то важном... Синдель? Не её смена по-моему…

— Прямо здесь слухи распускать? — Марк огляделся — в таверне не было абсолютно никого.

— Нет, посмотри, нас слышит половина города.

— Вот того и боюсь!

— Говори уже, пока не вылил эль, — Вандергрифт сел за ближайший стол и поставил наполненную элем кружку.

Марк, развалившись на стуле рядом, с наслаждением пригубил хреновый — как и все напитки в этом заведении — эль и, придвинувшись чуть ближе к Зигфриду, продолжил почти шёпотом.

— Значит, помнишь, пару дней... или не пару. Может, с неделю — тут такая возня поднялась, народ, кто побогаче — ну, двинулись куда-то? Не вместе, ясен хрен, по отдельности. Да ещё и... видок у всех был такой странный, ага?

— Видел. И что с ними? — баронет оказался предельно скуп на ответ.

— Ну, так, знаешь, наверное, что под городом не трупы паладинов гниют, а целая сеть катакомб... — Марк вновь — на этот раз более основательно — приложился к пойлу. Вытерев усы, он продолжил. — И не крысы с паладинами там торчат, а ребята повеселее, да-да.

— То есть под городом какой-то притон. С трупами. И стража об этом в курсе? — всё с тем же каменным лицом Вандергрифт подпёр подбородок рукой, поставив локоть на край столешницы — и уставился куда-то в противоположную стену таверны.

— Да об этом весь город в курсе, — Марк устало вздохнул. — Только видел я это. Слышал. Не притон. Ку-у-уда серьёзнее. 

— Что стража? Пибоди молчит?

— Лучше спросить об этом у него, стража к этому... непричастна, — взяв кружку, Марк откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу и как-то странно уставившись на Зигфрида. А ведь, несмотря на весь свой омерзительный нрав, дворянин был удивительно не брезглив и — что интересовало Шермана куда больше — хорош собой.

— Я понимаю, что непричастна. Но страже придётся решать эту проблему, Август. Поспорь ещё, что это не проблема.

— Проблема, та ещё...

— М-да. Следует хорошо подумать над этим всем…

— Или не следует... Ну так, судя по тому, что я слышал, там уже перебили половину города, — Марк ухмыльнулся. Вот у тебя тут и тишь-благодать.

— Тут у меня тишь да благодать. А где-то там убивают людей. И лучше бы этим заняться страже, Бергман. Потому что иначе я напишу всё в ту же комиссию. Ей «понравилось» решать проблемы Андорала, я уверен, Август.

— Зигфрид, хочешь посмеяться? — Марк уставился на Зигфрида из-за края кружки, что держал почти перед самым лицом.

— Давай.

— Один из них уже стал кормом для местных крыс, — приблизившись к собеседнику, прошептал Марк. И, хохотнув, снова откинулся на спинку стула, уставившись на Вандергрифта с явным предвкушением. — Ну, во всяком случае, так говорят!

— Комиссия не в курсе? — Зигфрид, не оправдав ожиданий, остался с тем же каменным лицом.

— Только если они не заметили пропажу одного из своих на неделю, — Марк пожал плечами и, сделав ещё пару глотков, недовольно поболтал перед своим носом опустевшей кружкой, после чего стукнул её о стол.

— М-да. Надеюсь, ты насладился напитком, — Зигфрид резко поднялся и широким шагом, не оглядываясь, двинулся в сторону выхода.

— Этой мочой только наслаждаться… — Марку оставалось лишь устало вздохнуть и, недовольно бурча, таки отправиться за самой дешёвой выпивкой в Андорале.

Первым делом, добравшись до самого края причала, Марк стянул сапоги и поставил подальше от воды — после чего спустился на несколько ступеней, стянул с пояса сумку — что-то едва слышно звякнуло внутри — и, закатав штаны, грохнулся на деревянные, чуть мокрые и скользкие доски. Сумку Марк аккуратно поставил рядом с собой. Обнаружив отсутствие удочки и вообще хоть чего-то, пригодного для рыбалки, он поморщился, но тут же ухмыльнулся, вытаскивая из сумки бутыль прозрачного стекла — бумага была сдёрнута и только тёмная жидкость внутри говорила о том, что это — возможно! — вино. 

— Кто сказал, что пить в одиночестве — алкоголизм?!

Впрочем, возглас остался без ответа. Сам с собой спорить Марк пока не собирался — откупорив бутылку, он швырнул пробку в воду — та, покачиваясь, медленно двинулась в сторону озера — и с наслаждением влил в себя несколько глотков восхитительной жидкости. Жить сразу стало веселее — настолько, насколько это возможно, когда у тебя в кармане на всю неделю — ни гроша. Марк тяжело вздохнул, вспоминая, как отказался от взятки в пользу закона. Сделал глоток. И снова вздохнул. Те несчастные пять серебряных могли бы здорово ему помочь... например, не просыхать несколько дней подряд — и хер с ней, с этой службой — если приходится терпеть такое. Марк отставил бутыль в сторону и принялся медленно, осторожно, с явным наслаждением — хоть на лице и застыла кривая ухмылка, скорее гримаса боли, чем что-то иное — расплетать хвост. Волосы грязными и спутанными водорослями — только что не зелёные и не мокрые — покрыли спину и плечи. Марк, пошкрябав всё отрастающую щетину на щеке, хмуро уставился на мерно плещущуюся гладь воды — и вновь приложился к бутыли. Голова кружилась от движения отблесков заходящего солнца, кроваво-красное небо на горизонте ужасало и возвращало в... не самые приятные воспоминания. Марк, закрыв глаза, мотнул головой — волосы упали на лицо — и, не открывая глаз, не убирая мешающиеся пряди, вновь приложился к бутылке.

— Грёбаные ублюдки! — беззвучно пробормотал Шерман, вливая в глотку последние капли вина и забрасывая бутыль подальше в реку. Едва не свалившись следом, Марк всё же с трудом удержался на нижней — из надводных — ступени причала — и хмуро уставился на стекло, медленно теряющееся в мутной речной воде.

Здесь всегда стоял кислый запах грёбаного дешёвого вина, уже впитавшийся в ковры, занавеси, простыни. Низкий потолок — Марк знал, что ему достаточно вытянуть руки вверх, чтобы коснуться его кончиками пальцев. Стены — на расстоянии десяти широких шагов. Когда-то давно здесь жила семья. Человек, наверное, семь. Работали на каком-нибудь поле или занимались каким-то ремеслом, наверняка что-то выращивали возле дома и держали птицу... Окна теперь уже полуразвалившегося старого дома были наглухо забиты досками и завешаны плотной тёмной тканью. Пол местами приглушённо скрипел. Едва заметно пахло сыростью. Сейчас небольшое помещение освещала только свеча, что Марк принёс с собой. На негнущихся ногах, с застывшей на лице гримасой ужаса и отвращения, он медленно двинулся по часовой стрелке вдоль стены, зажигая свечи, расставленные в совершенно хаотичном порядке. Вспыхивая, огоньки освещали узоры ковров и лёгкую ткань драпировок. Обнажённые человеческие тела, переплетённые со звериными. Огромные растения, пожирающие детей. Невиданные существа — растерзанные и распятые. Столько мерзости, что Марк нередко мечтал выколоть себе глаза, но каждый раз рука, дрогнув, роняла выбранный инструмент. Столько узоров и деталей, что зрячему было сложно оторвать взгляд. Шерман не мог представить себе того, кто всё это создал. Насколько извращённым и жутким должно быть сознание? Марк, вздохнув, перевёл взгляд на дырявые, грязные, местами подпаленные тонкие прозрачные занавеси и продолжил свой обход. Становилось жарко.
Его голос было слышно издалека. Низкий, грубый — казалось, можно невооружённым взглядом уследить за вибрацией кадыка. Вечно чуть осипший, с лёгкой хрипотцой. Марк стиснул подставку со свечой, которую всё ещё держал в руках. Костяшки пальцев побелели. Этой ночью они сбегут. Или сдохнут. Шерман закрыл глаза. Вдох. Выдох. Сердце билось о рёбра, словно в первый раз. На лбу выступил пот — и Марк спешно вытер его тонкой тканью рубашки, белой и прозрачной, украшенной причудливой вышивкой. Даже дорогая одежда, так приятно касающаяся кожи, выводил из себя и усиливала ненависть… к себе, к другим. Мотнув головой, Марк поставил свечу на стол и негнущимися пальцами принялся расплетать убранные волосы. Ещё влажные, они чуть вились и никак не желали ложиться ровно. Руки Шермана тряслись. Голоса приближались. Морель и Кавьер, его верная вшивая псина. Тот ещё ублюдок. Оба — явно выпившие. Весёлые. О чём они говорили? Марк не соображал. 

— Ре-е-еми… Реми-Реми-Реми.

Скрипнула дверь. Протяжно, омерзительно. Звук — точно голос самого Бернара. В комнату влетел порыв холодного ночного воздуха. По коже Марка пробежали мурашки. Словно подкошенный, он рухнул на край кровати, механически продолжая расправлять пальцами волосы — и уставился на вошедших.

Бернар Морель. Вероятно, некогда он был красавцем, но годы властвования над этим крошечным королевством не могли его не изменить. Из складок на лице выглядывали узкие щели мутных тёмных глаз и крепко сжатые губы. Голова начисто обрита. Остальное свое тело Бернар — насколько позволяла его комплекция — скрывал под несколькими слоями свободных одежд, вычурных, дорогих, блестевших золотыми и серебряными нитями в неверном пламени свечей. Толстые пальцы, казалось, удерживались от того, чтобы расползтись на весь мир только множеством колец с огромными камнями разных цветов и форм. Войдя внутрь помещения, Морель огляделся и довольно закивал — жир на лице, чуть запаздывая, кивал вместе с ним.

Кавьер казался полной противоположностью своего клиента. Огромная гора мышц — наверное, он способен побороть в кулачном бою даже орка. Короткий тёмный волос, светлые глаза, рот, вечно искривлённый в презрительной усмешке. Даже сейчас наёмник был облачён в плотную стёганую куртку, на поясе покоился в ножнах меч, а за спиной болтался небольшой арбалет. Дополняли образ бутыли вина — по одной в каждой руке. Войдя следом за Морелем, он ногой захлопнул дверь и завалился в кресло у входа, отцепив пояс и скинув ремень с арбалетом. Оглядевшись, он затушил свечи рядом — так что весь угол помещения вновь утонул во мраке. Только по лёгкому звону бутылок можно было определить, что Кавьер собрался здесь пить.

Морель подошёл к Шерману почти вплотную. От него разило потом и вином. Марк с трудом сдерживал тошноту, пялясь куда-то чуть в сторону — смотря, но ничего не видя. Сознание словно окутал густой, плотный туман. К губам прикоснулось что-то холодное. Марк шумно втянул воздух и трясущейся рукой принял бутылку. Омерзительное, кислое вино. Как обычно. Где Бернар берёт такое пойло в таких количествах? Не ясно. Горели свечи. Где-то за стенами слышались голоса. Шерман медленно сделал пару глотков — и, едва заметно морщась, отставил бутыль рядом.

Раздался плеск. Шерман очнулся, недоумевая, какого хрена в бок ему воткнулся меч — но всё оказалось гораздо прозаичнее. Он умудрился отключиться прямо на лестнице, и теперь грубо обработанные деревянные доски впивались в кожу сквозь плотную ткань рубашки. Марк, захрипев, вернулся в сидячее положение и огляделся. Солнце уже скрылось за горизонтом, но у самого причала горел небольшой фонарь — и в его тёплом свете удавалось различать силуэты. Все его вещи были на месте. Более того, рядом всё ещё никого не было. Шерман наощупь принялся определять серьёзность ранений, полученных в неравной битве с досками. Ничего серьёзного. Даже рубашка осталась цела. Впрочем, долго наслаждаться этим не пришлось. От ледяной воды онемели ноги, тело била лёгкая дрожь. Алкоголь вновь дал осечку. Вместо сладкого забвения — то, что Марку хотелось вырезать из собственной памяти. Беззвучно проклиная всё, что шло на язык, Шерман медленно собирал свои вещи.