Думитру Феликс Цимитяну

Предыстория

"Я ходил вокруг здания, плакал и говорил: Боже! За что Ты меня наказал?  Зачем Ты привел меня в эту страну?  Я никого здесь не понимаю."
                                                                                                                                                   Думитру Дудуман, "Сквозь огонь, не сгорая".

Думитру родился в Лощине Лучников, что в Друстваре, на далёком Кул*Тирасе в семье слуг при мелком помещике. Всего из его кметской четы в живых на тот момент было пятеро членов, если не считать самого мальчика: мать и отец, Агнеша и Чешко, старший сын семейства Йон, двоюродный осиротевший брат мальчика по имени Муреш, а также самый старый представитель семейства - дедушка Думитру, звавшийся Шагалом. Простая чернь не была удостоена красочной фамилии, Цимитяну - лишь указание на род деятельности. В буквальном переводе это слово означает "человек с кладбища", что логично легло в качестве нарицательного на эту набольшую чету, ведь все по линии отца в ней трудились могильщиками.

"Цимитяну... Как много в этом слове. Кметы по социальному статусу никогда не удостаивались звонких красивых фамилий. Кого-то именовали по отцу, как, например, моего знакомого, Саара Робинсона, кого-то по имени помещика, которому тот служил.. А моей семье досталось прозвание от нашей.. семейной профессии. Цимитир - это на древнем наречии всеобщего обозначает кладбище. А в моём роду все мужчины, во всяком случае те, о которых я осведомлён, были жрецами Смерти. Если выразиться проще - могильщиками. Не путать с гробокопателями. Это моветон. 
От отца к сыну, от брата к брату передавалась семейная реликвия - простой деревянный посох из могильного дуба и лампадка с ладаном. В будущем, именно он стал основой для моей косы, которую я получил уже многими годами после, находясь вдали от родных краёв. Её старое древко было несовершенно. Но теперь "Дар Ворожея" - прекрасный символ моего рода, моей воли." (С) Думитру Феликс Цимитяну. Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 1. Кто я?"

С детства мальчик не видел хорошей жизни. Жил он с семьёй в маленькой комнатушке для прислуги, что располагалась в самом дальнем углу небольшого поместья. То была скромная дощатая коробка с обшарпанными стенами, облаками паутины на потолке, гнилой мебелью, обгрызенной крысами, которые чувствовали себя как дома и то и дело кусали жителей каморки за ноги, и плесневелым постельным бельём, в котором роились клопы и вши. Единственным лучиком света был деревянный коник, которого для самого младшего вырезал отец из изъеденного короедами бревна:

"Перед глазами поплыли иные образы. Родной Друствар, Лощина Лучников, отчий дом.. Каморка. Да, так будет правильнее. Именно, что каморка. Мизерная комнатушка для слуг, где прошли первые пять лет моей жизни. Удивительно, в видении толком ничего не поменялось: всё те же плесневелые стены, всё те же засаленные матрасы кроватей, сколоченных из гнилых дубовых досок.. Видавшие виды одежды, шитые-перешитые, висели на стене. Пахло сыростью. На полу, поскрипывая, качался деревянный коник, изредка подминая под свою дугу изъеденный молью ковёр... Эх, детство... И тут я увидел перед лицом мальчишку. Себя. Ещё до всей той боли, что по долгу жизни перенёс. Обычный сельский паренёк четырёх с половиной лет, в скромных одеждах, румяный, с пронзительно яркими синими глазами.." (С) Думитру Феликс Цимитяну "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 2. Воспоминания о доме."

Образования, как такового, Думитру тоже не имел. Писать и читать его научила мать, что трудилась при своём хозяине гувернанткой, тайком позволяя сыну посещать комнату, где обучались грамоте дети помещика. Сама Агнеша не могла лично заняться с сыном письмом и чтением, ибо скуп был её наниматель и приходилось брать переработки и параллельно учениям отпрысков хозяина работать помощницей кухарки и горничной.

"Мою дражайшую маму звали Агнеша. То была прекрасная черноволосая девушка с выразительными синими глазами, бледной кожей и веснушками на щеках. Дочь корлейнского священника, умная, вежливая, с хорошими манерами... Не знаю, по какой причине она покинула стольный город и сбежала с моим папашей в Лощину Лучников, что называется, "к друсту на рога", но я считаю, что этот перфоманс её и сгубил. "Любовь зла, полюбишь и козла.." Вот уж правда. Работа гувернанткой при Штефане.. как его там.. Не вспомню уже... одним словом, сгубило её это неблагодарное поприще. У неё беспрерывно болела спина, я помню, как она корчилась от боли, поднимая очередное ведро. Нервы были ни к Гораку*Тулу.. Жаль её. Мне больно, я чувствую чистую обиду на неё, которая бывает только у брошенного сына по отношению к загубившей ему и себе жизнь матери, виня её в том что женившись на Чешко она обрекла и меня, и себя, и даже кретина Йона на страдания... Но я слишком сильно её люблю, детская привязанность - самая идиотская в этом мире вещь. Связь между матерью и ребёнком подобна корабельной цепи. Просто так её не разорвать. Я скучаю.
Я помню, что она хорошо пела и пекла вкусные лепёшки с яблоками и ягодами шиповника. Я бы многое отдал, чтобы снова поесть этих незамысловатых сладостей..." (С) Думитру Феликс Цимитяну. "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 3. Детство. Прозаически нелепый калейдоскоп захороненных стремлений к лучшему."

 Отец тоже мало чем был способен подсобить в обучении мальчишки, так как в перерывах между похоронами очередного забитого плетьми за кражу зерна слуги или какой старухи из деревни, которую хватил удар, работал конюшим. Все в его семье, кто обладал хотя бы каплей дееспособности, работали на износ, чтобы денег хватило хотя бы на то, чтобы прокормиться и пережить очередные холода, так что мальчик был предоставлен сам себе большую часть времени. Зачастую он либо сидел и пытался по картинкам из старой книжки понять, о чём речь в сказке, либо сидел с отцом в конюшне и слушал его истории об охоте, умоляя когда-нибудь съездить пострелять кречетов вместе:

"Отец мой был человеком грубым, занятым. Что ещё можно о нём сказать? Я и не помню его почти. Кметский мужик, самое банальное амплуа. Целыми днями махал вилами в конюшне или лопатой на кладбище, поколачивал жену, грязно ругался. С ним скука была смертная, право слово. Я не могу его винить за такую тривиальность в подходе к рутинному существованию, и тем не менее когда-то мне даже в самом деле было грустно, что он никогда не уделял мне должного внимания. Даже те ничтожные крупицы свободного досуга он посвящал пьянству с дедом. Шагал.. пёс бы на нём ездил..Но о нём в другой раз, сейчас я хочу поделиться мыслью, что не даёт покоя разуму. Чем же отец так зацепил маму? Как он её облапошил на благородстве и заставил так долго быть с собой? Я не верю, что она, видная женщина, пусть и без огромного приданого, способна полюбить такое недоразумение. Ответа я не узнаю." (С) Думитру Феликс Цимитяну "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 3. Детство. Прозаически нелепый калейдоскоп захороненных стремлений к лучшему."

А дед.. Думитру его ненавидел.

"Как я говорил ранее, Шагал был.. ****** (прим. редактора: "Нецензурное слово, обозначающее одну из вариаций прозвания очень нехорошего человека"), падалью, жалкой вошью. Пропойца, сквернослов, необразованный кмет, беззубый бестолковый урод.. Это он науськивал отца избавиться от меня с самого факта появления меня в утр---обе мам---ы. (прим. редактора: "Бумага на этом моменте оказалась разорвана настолько сильно, что пришлось её склеить,") Я ненавидел его всю свою осознанную жизнь. Даже сейчас, дорогой читатель, если этот бред кто-то в здравом уме действительно захотел прочесть, знай, что в этот момент, когда я, **** (прим. редактора: "Нецензурное слово, обозначающее самку собаки.") пишу эти строки, у меня скрипят зубы от злобы, а перо рвёт бумагу этой книги. Кажется, я снова испортил лист. Сомневаюсь, что хочу в своей автобиографии поведать о нём, но мой душевный лекарь в лице главы редакции газеты при организации, в которой я служу, считает, что мне это как-то должно помочь. В любом случае, я пожелал, чтобы материал был сухо отредактирован и не попал в массовый тираж, а единственный экземпляр сохранился только у меня, поэтому я буду честен хотя бы с самим собой. Я никогда не прощу ему надругательство надо мной. Никогда." (С) Думитру Феликс Цимитяну "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 3. Детство. Прозаически нелепый калейдоскоп захороненных стремлений к лучшему."

Из детей были двое детей вышеописанного уровня родства. Муреш и Йон. С ними юный Феликс никогда не ладил.

"Не хочу о них писать. Я о них совершенно ничего не помню помимо того, что оба они были кретинами и постоянно меня задирали. Родители любили их куда больше меня, поэтому никогда мне не верили. А, ну и внешность. Йон был рыжеволосым низким жирдяем с гусеничными сальными усиками, а Муреш - черноволосым и крепким, высоким, с бычьим здоровьем. Всегда ему завидовал." (С) Думитру Феликс Цимитяну "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 3. Детство. Прозаически нелепый калейдоскоп захороненных стремлений к лучшему."

Перемен в жизни не наступало вплоть до пяти лет, поэтому, сантименты и описания картин крестьянской жизни в подданстве местечкового дворянина по желанию автора биографии будут опущены. Думитру всё так же пытался с переменным успехом учиться и находить себе занятие по возрасту. В его жизни наступил период штиля. Так казалось ему, но не родителям. А, вернее, деду и отцу. Они прекрасно понимали, что при ситуации с выплатами от помещика, которые были эквивалентны, в лучшем случае, паре серебренников на душу за месяц, лишние рты им не прокормить. Посему было решено прибегнуть к старинным методам решения сей задачи - найти в лесу полянку с кустами ягод, отвести туда ребёнка и оставить, а самому хлестнуть поводьями и нестись прочь из леса, чтобы только грязь под копытами коня вздымалась ввысь. Что два пропойцы и сделали.


"То было прохладное октябрьское утро, канун, как его называют на материке, Тыквовина. Я, как обычно, сидел у себя на лежанке, дочитывал, разумеется, наполовину по картинкам, сказку про очередного храброго крестьянина, что спас свою деревню и себя. Хлипкая дверь распахнулась с отвратительным скрипом и в комнату вошёл отец. Он извинился за то, что выпорол меня за проступок Йона прошедшим днём и сказал, что в знак извинения он попросит у барина коней и мы поедем на охоту. Как же я тогда радовался! Наивный дурак.. Хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что иной реакции от пятилетнего ребёнка ожидать и не стоит. Конечно же, чёрт возьми! Конечно! Ну да ладно, в конце концов, я не виноват в скотстком поступке отца, так чего разбивать лоб в кровь, коря себя в том, на что я никак не мог повлиять? Полно моих дум, я продолжу рассказ.
 Отец вывез меня и, как выяснилось у конюшен, Йона, в лес, мы стреляли кречетов, даже со старым хозяйским псом Талнашем загнали пару зайцев. А потом он сказал, что знает полянку, где растут вкусные ягоды и предложил пособирать их для того, чтобы мама напекла лепёшек, предикатом упомянутых мною ранее несколькими страницами до этих строк. И как вы думаете? Конечно же, ***** (прим. редактора: "Нецензурное слово, обозначающее ругательство вместо запятой") я согласился! Побрёл к кустам, начал собирать плоды в узелок, как вдруг услышал крик и стук копыт. Всё произошло слишком быстро. Я успел увидеть только грузно свалившегося с седла брата и жухлые листья, что вылетали из-под копыт лошадей, на одной из которых всё глубже в лес удалялся мой дражайший папаша. Так мы и остались, ****, (прим. редактора: "Нецензурное слово, обозначающее самку собаки), в чаще лощины. Я, Йон и старый пёс Талнаш. Это и был тот самый день, что поделил мою жалкую жизнь на "до" и "после"..." (С) Думитру Феликс Цимитяну. "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 3. Детство. Прозаически нелепый калейдоскоп захороненных стремлений к лучшему. Конец главы."

Далее наша редакция по просьбе автора опубликует без комментариев и купюр всю следующую главу книги, о которой пишется данная статья. Архивный автобиографический материал будет опубликован в единственном экземпляре архива личных дел "Чёрного Креста".

"Так мы, собственно говоря, и остались втроём. Я, мой брат, которому на тот момент было 15, и старый баринов кобель Талнаш. Конечно, нам потребовалось какое-то время осознать, что отец не вернётся, и если Йон из-за возраста ещё мог понять, почему это случилось, то я до последнего не мог даже не то, что понять, скорее, принять, что отец, пусть и нелюбимый мной, и, поверь мне, читатель, чувство это было взаимным. оставил меня и моего брата где-то в глубине леса на съедение волкам и домой я больше никогда не вернусь. Я долго плакал, сидя в мокрой траве, кричал, звал папашу, маму, даже деда. Мне было страшно. Сомневаюсь, что я когда-либо ещё даже годами после испытывал настолько пожирающий душу липкий ледяной страх. Всё тело было сковано, оно только и могло содрогаться в рыданиях, в горле стоял противный ком. Не помню, когда я пришёл в себя, помню только, что то были глубокие сумерки. Йон к тому времени, казалось, успел позабыть о моём существовании и ходил вокруг да около той поляны, где мы были. Пытаться найти тропу по тем же следам лошадиных копыт он не мог, ибо был труслив, как заяц, у него гузно сжималось от одной мысли о том, чтобы покинуть поляну, где как минимум был здоровый дворовой кобель, а у меня тогда на поиск дороги не хватило бы ума. А чего ты от меня хочешь, читатель? Мне было пять, и что-то не встречал я одногодок мне тогдашнему, что были умелыми следопытами.
Как бы то ни было, судьба дала нам два варианта дальнейшего развития событий: выживать или умирать. Мы сделали правильный выбор. Или только нам так казалось? Во всяком случае, это была лишь иллюзия выбора, в чём мы в скором времени убедились. Да и кто мы? Кого я обманываю, я плакал и звал маму, весь "план по выживанию" принадлежал Йону, который худо-бедно чему-то научился у Муреша за все те годы, что эти два кретина дружили.
Наша беда заключалась, главным образом, в том, что у нас совершенно не было дееспособных членов "команды". Йон был жирным, как хряк, знаниями обладал только теоретическими, и только и мог, что сидеть под кустиком, да жрать ягоды с веток ,планомерно уничтожая скудные запасы провианта. А я? А мне было пять, ответственности за свою бесполезность в сложившейся ситуации я не несу.
Когда первый стресс сошёл, стало ясно, что в этой ситуации либо мы себе поможем, либо умрём. И вот тогда мне и пришлось взрослеть. Йон.. Эта недееспособная ошибка природы говорила, что мне делать весьма в размытой формулировке. А мне уже приходилось включать голову и пытаться спасти себя и этого кретина. Я разводил костры, поддерживал огонь, собирая и подбрасывая в тлен ветки, собирал ягоды, пару раз с Талнашем даже смог поймать нескольких мышей и набрать на тряпку воды из речушки, чтобы напиться. А потом...
Новая напасть пришла, откель не ждали, спустя... неделю? Я точно не помню, много времени минуло. Не знаю, как мы смогли выжить, но, быть может, в этом нам помогал климат. В болотистой чащобе холода наступают медленнее, да и ветвей было на костёр хоть отбавляй. А в октябре ещё и грибы лезли отовсюду..И не только грибы. Уж не знаю, как на материке это называется, но у нас на родине это растение "волчья ягода" кличут. Оно ядовитое, выглядит характерно, ни с чем не спутаешь. Но разве будет оголодавший тупой хряк разбираться, где голубика, а где волчьи ягоды? Йон нажрался последними, как последняя скотина. "Отец говорил: "Собаке - собачья смерть"", - подумал я в тот момент, глядя на труп нелюбимого, но всё же брата. Скрюченный, с белой пеной у рта, он лежал в собственной рвоте, что залила ему лицо и глаза. Выглядело мерзко. И тем не менее, в тот момент вомне что-то умерло. Я не рвался к нему, не плакал, не пытался разбудить.. Я просто понимал, что буду следующим. Если сам себе не помогу.
(прим. редактора: "Хоть мы и обещали автору, что опубликуем без купюр полную главу с данным воспоминанием, из соображений цензуры мы не покажем, что было с телом и вырежем основные моменты кровавых описаний.") (С) Думитру Феликс Цимитяну "Автобиографические очерки на грани схождения с ума. Глава 4. Отрочество. Выживание со всеми вытекающими."

Powered by Froala Editor