Агор
Руки, омытые кровью. Дух, омытый злом.
Агор устал. Это читается в его внешнем виде, в его взгляде, в его походке, в его манерах и поступках. Его обесцветившаяся, дряблая кожа едва отдает зеленым. Она покрыта струпьями и лишаями. Будучи любимцем кнутов в лагерях, этот орк начисто забыл о своей осанке, а груз ошибок прошлого, лежащий трупами мертвых сородичей на его плечах, не дает о ней вспомнить. Его редкие волосы давным-давно приобрели серебристый блеск, и случилось это вовсе не по вине беспощадного времени. Глаза Агора, видевшие всё, что только могли увидеть глаза некогда ретивого орка, не выражают ни боли, ни страдания, ни сожаления - они уже ничего не выражают. Всего лишь два заплывающих катарактой зрачка - не более. Его руки - от плеч до кистей - испещрены ожогами, при детальном рассмотрении которых можно понять, что это на самом деле нарочно выжженные слова. Одно и то же слово на орочьем, повторяющееся ровно столько раз, на сколько у него хватило кожи.
Агор раскаялся. Не только его деяния насквозь пропитались этой мерзкой, неестественной магией, жалкой насмешкой которой он стал, но и сама его душа. Принимая дар Скверны, он колебался. Пользуясь этой манящей энергией, он колебался. Всю его жизнь за пределами родного дома вплоть до пленения расой людей он колебался. Сейчас всё позади: остались только печаль, смирение и ненависть к собственному я. Стихии, к которым орк когда-то обращался за помощью, надолго запомнили его плевок. Они молчали на Дреноре, сохраняют молчание и здешние духи. И пусть Агор хранит в себе искру надежды на то, что они откликнутся вновь, тем самым простив его деяния, он не гнушается вспоминать о тьме в моменты, когда свет для его народа кажется совсем уж тусклым.
Агор одумался. Преклонный возраст даже для орка, когда-то насквозь пропитавшегося энергиями Круговерти Пустоты, вкупе с пережитыми им событиями изменил его отношение к окружающей действительности. Сгладились острые углы, стёрлись камни преткновения в тех спорах, которые до сих пор горят среди орков. Старик порой даже не решается ввязаться в разговор, не беспричинно считая свою точку зрения (важно понимать, что точка зрения и совет знающего человека в данном случае - абсолютно разные вещи) отнюдь не самой необходимой для озвучивания. Подобного скромного поведения он придерживается и во всех остальных аспектах существования, затянувшегося так долго. Но и здесь есть одна оговорка, о которой речь пойдет ниже.
Агор не простил. Оставаясь крайне суровым к себе за преступления не только против народа, но и против самой жизни, этот орк с пламенной ненавистью относится к тем, кто до сих пор подпитывают собственные силы и эго Скверной. Не только по причине беспокойства за судьбы тех, кого они окружают, кого ставят под угрозу своей ворожбой, но ещё и потому что сам не смог позабыть эти приторно-сладкие вкусы неестественной мощи. Такой же неприязнью старик встречает и любую другую магию, идущую вразрез с его видением чистой, первородной энергии. Всё это, однако, как упоминалось выше, не мешает ему прибегать к помощи известной ему запретной ритуалистики в час нужды. Обрекая собственный дух на страдания, как считает Агор, он выменивает лучшее будущее для своих собратьев.
Ночь вступила в свои права несколько часов назад, а трое друзей ещё не планировали возвращаться к семьям, чтобы отойти ко сну. Они пили из рогов копытней, питались хорошо прожаренным мясом южных зверей и изредка подбадривали друг-друга грубоватыми шутками, за которыми неизменно следовал в лучшем случае хлопок по плечу. Однако в этот раз их встреча затянулась, а атмосфера была натянутой до предела. Самый здоровый из них решил, наконец, поставить все точки над И. Поднявшись, он свирепо посмотрел на товарищей и взялся мозолистой лапой за длинную рукоять топора, стоявшего возле широкого стола. Орк, что всё застолье просидел всматриваясь в пойло, наконец оторвал взор и сжал зубы. Он понимал, что произойдет в ближайшие несколько минут. Третий же товарищ держался за набитое брюхо, пытаясь подавить смех от последней язвительной шуточки.
Лезвие топора вошло в его тело через левое плечо и застряло, пройдя половину пути до нижних рёбер. Он не успел даже поднять руку, и гримаса недоумения-испуга застыла на его коричневом лице.
- Ты помнишь, как вместе мы загоняли гарна, друг? - Обратился к стоявшему с окровавленным топором наперевес орку тот, что сидел с рогом в руке. Он был преисполнен скорби, но именно он был инициатором этой расправы.
- Он, - убийца кивнул в сторону разрубленного, - спас тогда мою шкуру. Я буду помнить это до конца жизни, как и обещал. Мы сделали то, чего от нас требовал народ. Если бы шаманы узнали, они...
- Так или иначе, они ещё могут об этом узнать.
Орк сжал свободную ладонь в кулак и его собеседник во мгновение ока рухнул на колени, выпустив из рук оружие. Он умер так же быстро, как и первый из троицы, но одни лишь духи знают о том, как долго для него длилось это мгновение инфернального страдания. Перешагнув через тела, единственный оставшийся в живых провел ладонью по шелушащейся коже на щеке и, ухватив покрепче одну из балок, завалил шатёр. Огонь от костра быстро переметнулся на него и вскоре за спиной колдуна уже полыхал пожар. Ночь вступила в свои права лишь несколько часов назад, а из троицы к семье вернётся только один.
Двое орков шли босыми ногами по увядающей траве Дренора, делясь друг с другом новостями и обсуждая будущее. Один гордо шёл прямо, выпятив грудь колесом, но в то же время с долей скромности рассказывал о силах, которые теперь ему подвластны. Другой же опирался на охотничье копье, то и дело усмиряя верного волка, не переносившего компанию колдуна. Позади них мрачной тенью двигались ещё двое. Одетые в чёрное, вооруженные неестественным для орков оружием, они сторожили колдуна. Высшая степень доверия для таких лишенцев, как они.
- Ты помнишь, как вместе мы загоняли дренеев, друг? - Обратился колдун к охотнику. В его глазах читалась гордость. Гордость за все зверства, которые его народ устроил в войне с синекожими гигантами. Не столько из-за самой жажды насилия, сколько из-за непоколебимой веры в то, что это было необходимо.
- Среди них были и те, кто не был достоин охоты. Никто не загоняет детёнышей.
Колдун заметно поник. Его бравада рушилась день за днём, и он это чувствовал.
- Их мужи сделали бы то же самое с нашими детьми. Неужели ты не слышал вождей? - Орк спорил с собственной совестью и охотник это прекрасно понимал. Охрана позади тем временем сближала дистанцию.
- Останови это, Агор. Если не ради себя, то ради дочери! Я же вижу, что с тобой делают эти чары...
Два копья синхронно пронзили плоть - и охотника, и его волка. Кровь орка и зверя смешались на умирающей земле, путь по которой продолжили лишь трое. Колдун знал, что это было необходимо. Ему всё объяснили. Он понимал, что другого пути нет. Но всё же терзался.
- До Темного Портала ещё день пути. - Заговорил наконец один из сопровождающих. - Другие чернокнижники уже давно там - ты прибудешь одним из последних.
Тысячи кровожадных сородичей проносились по земле Азерота, словно жернова войны перемалывая судьбы застигнутых врасплох людей. Колдун не стоял позади - он не мог заставить себя уподобиться другим чернокнижникам, принявшим участь манипуляторов, кукловодов. Он уже не верил, что воплощает в жизнь лучшее будущее для своего народа - но он знал, что пути назад нет. Каждый раз, отдыхая от очередного побоища, он оглядывался назад в надежде увидеть лица товарищей, которые всегда подбадривали его. Товарищей, которые принимали его выбор, осознавали его жертву, и сами приносили свои, пусть и не такие значительные, жертвы. Товарищей, с которыми всегда можно вспомнить про добрые посиделки под завораживающим небом Долины Призрачной Луны. Товарищей, которых он, ведомый фантомной высшей целью, стёр из бытия. Теперь он был окружен такими же ослепленными рабами.
- Почему ты отдыхаешь, старик? Пора загонять людей! - Ужасающего вида орк стукнул Агора по плечу, выводя его из размышлений. Это существо не шло ни в какое сравнение даже с дикими тварями Дренора.
кен ай лайт йо фаер
Комментировать
ВОЙДИТЕ НА САЙТ, чтобы оставлять комментарии.