Я думаю, прочтя сей текст, те из игроков, которые успели поучаствовать в жизни главного героя, себя узнают. Некоторые обрадуются, некоторые - возможно - пристыжены будут. В любом случае я благодарю вас за игру.

Также, мой дорогой читатель, не обращай внимание на несколько непривычную постановку всего текста внизу: рваными и словно обрубленными предложениями я постарался передать то, как - быть может, - мыслит кот. Образы, запахи.

У него когда-то был дом - большой, просторный и красивый. Тёплые и заботливые руки каждый день уделяли ему внимание, гладя шерсть и подавая еду. Добрые глаза взирали на него сверху. Алые губы проговаривали хорошие слова.

Всё изменилось в тот самый миг, когда могучие удары раскололи дверь, а в дом вошли они. Чужие. Пахнущие дымом, потом, грязью и кровью, они срывали срывали дорогие занавески, за порчу которых ему ранее грозили страшными карами, но никогда не подвергали обещанному наказанию. Они ломали мебель и били посуду. Они добрались до Неё.
А он? Он бросался на них, пытаясь вцепиться в незащищённые руки и лица когтями, клыками. Пару раз это даже удалось, однако же ответ ждать долго не пришлось: стальные пальцы вцепились ему в голову, а после сильным рывком швырнули прямо в окно. Звон стекла, больно впившиеся в холёную шкурку осколки, быстро покрывающиеся алым доски веранды, принявшей совсем небольшое тело на себя. Он слышал крики, голоса, рыдания Её, мольбы. Затем всё стихло, и пока он пытался доползти до выбитой двери, чуткие уши лишь ловили звуки приглушённых вскриков, а также гомон грубых голосов. Затем вдруг будто гром потряс весь дом. Запахло остро дымом - особенным, порождённым тем странным порошком, который он когда-то случайно просыпал рядом с камином, заставив Её испугаться. Вновь крики - громкие и злые.Быстрые шаги.

Некогда заботливые руки подхватили за шиворот, заставив врезавшиеся осколки стекла боль снова причинить. Сдавленное "Прости!" - и топот босых изящных стоп по каменной дорожке во дворе. Он здесь любил играть. Запах конского пота, теснота под порванной Её сорочкой, снова боль. Между ушей вдруг падает слеза.

И снова выстрел, но уже другой, откуда-то из дома, что позади. Всхрапнувший конь встаёт вдруг на дыбы, Её швыряя вместе с ним на землю. Удар о камни, громкий хруст.

А он? А он, испуганный, бежит, лишь за собою оставляя след из алых пятен. Беспамятство пришло к нему с запахом воды.

Прошёл один, другой и третий год. Большой, просторный и красивый дом изгладился в памяти как пыль с рывками ветра. В лесу он одиноким был - ну что ж, привык. Однако же всё изменилось, когда торговый караван свой торил путь по тракту. Кот оголодав, ослабев, и пресекая в уме своём вошедшее в привычку недоверье к людям, прибился к ним. Ну, как прибился? Пролез в ночи к фургонам, примостившись под перекошенным ящиком, где и уснул. Увы, спокойствие то было вовсе уж недолгим - на въезде в город обнаружен был, и с криком "заражённый зверь!" едва не познакомился с мечом привратного стража, что инспектировал товар.

И он бежал. Опять и снова, прячась от злых, ужасных, что говорили лишь "чума и мор". Он видел и других, себе подобных, но близко к ним не подходил. Они вели себя не так как надо. Он голодал. И день, и два, и три.

Набравшись смелости, вышел он на рынок. Одни лишь хмурились, другие поднимали крик. Нашлись и те, что добрыми вдруг были. Бросая жалостливые взгляды, они пытались подманить тем ароматным ломтём мясо, или вон тем рыбьим хвостом. В душе боясь, но виду не подав, он всё же принял ар один - куриную ногу, кою заботливые руки отчего-то положили прямо перед ним. Всё так же ожидая здесь подвох - ведь видел он, таких как он травили, - впился зубами в жареную плоть. Забыв себя, он жадно ел, урчал, давясь, лишь умиленье и жалость вызывая. Подняв замаранное жиром лицо, хотел поблагодарить - но лишь увидел спины уходящего мужчины.

Опять один. Он шёл по улицам, не попадаясь на глаза, прячась в тенях от стражи, горожан. И вот вдруг сонм запахов заставил истечь слюной. Пойдя по сему следу он пришёл к большому дому. Там было шумно, пахло разною едой. Поймав момент, протиснулся сквозь щель в не до конца закрывшейся двери, едва там хвост свой не оставив тощий, грязный.

Таверна. Никто внимание не обратил, хотя он и не желал того... лишь один. Добрые глаза губы, что в улыбке разошлись.

- Голодный, котик?

Над ним склонились, кладя под лавку хвост колбасный. Забившийся сначала в угол, он лишь мяукнул - жалобно и тихо. Благодаря. И снова он поел, и вновь к добру привыкло сердце. Никто не гнал и крика "мор, чума" не слышно. Здесь пламень от камина, здесь тепло. Под добрым взглядом кого-то из разносчиц пива он кое-как запрыгнул на один из стульев у огня. И задремал. Но вот некая дева захотела вдруг присесть на то же место. Взять попытавшись, его она разбудила, вынудив утечь словно вода, отпрыгнуть ближе к этому камину.

- Не бойся, котик, ну, иди сюда. - Добро в глазах и губы, что с улыбкой.

И он было подался здесь вперёд... но зло вдруг в жизнь его вошло. Как? В виде кованого сапога, что с маху врезалось в живот, отбрасывая в пламень. Обида, жар и боль!

Он выполз кое как из под угольной крошки, что взвихрилась. Рядом слышен спор. Одна - та, что с добром, улыбкой, корила здесь другую - ту, что боль причинила.

Дышать отныне трудно, как и ходить. Отполз он, обгоревший, под соседний стол, где и прилёг, стараясь левый бок беречь. Что выпирает там и что болит? То он не знал, но ощущал при каждом вздохе. Ещё сильней страданием скрутило, отрыгнул. Раздался недовольный глас над ним. Нужно уходить.

Стараясь не попасться на глаза, он прошмыгнул как можно тише к выходу. За каждый шаг - боль во всём теле. Вдох - боль.А выдох? Так же. Нырнув между почтовым ящиком и оградой, он затих, ложась на правый бок.

Но вот шаги вдруг рядом. Обступили?

- Котик, тебе плохо?

Мужчина в куртке. За плечом - большое что-то, пахнет дымом чуть, слегка. Тем самым дымом, что пробудил давешние воспоминания. Боль, Её крики... Подняв к мужчине голову, он жалобно мяукнул. Увы, тот ему не мог помочь и лишь вздохнув, а также спрашивая себя, чего он возится с котом, ушёл. Что ж, жаль.

И снова обступили. Женщина, рыжая - и ещё одна, в тёмных одеждах. Мужчина пахнущий духами, полуоборвыш-паренёк. Они о чём-то спорят, обсуждают. И вдруг посреди спора их - рука! Ладонь накрыла голову, затылок, шею. Погладила.

- Мы отнесём его к жрецам!

Что есть жрецы? Увы, не знал он. Надежда лишь звучала в уме, что боли вновь не причинят. Его несли по улице. Бережно, аккуратно, придерживая так, чтобы поменьше болел бок - тот самый, где что-то выпирает, неухоженную шкурку натянув.

И снова большой дом, но другой. Повсюду камень, слышны запахи такие, о коих он не ведал раньше. Холодная скамья, заботливые руки и шаги. Женщина в длинном платье или робе склоняется над ним. Касанье пальцев вдруг бодрит. Ум наполняется теплом, добро он чувствует всем телом. Где эта боль? Пропала в тот же миг!

- Мяу?

- Да, котик, ты здоров.

Ласковый голос, вновь улыбка. Уходит. Жаль, она пришлась по нраву. Однако же добро не кончилось - тот юноша и дева идут на выход, сопровождаемые четвёркой мягких лап. Он трётся о ногу, мурчит. Надежда.

- Что, пойдёшь со мной? У нас есть дом.

- Мур.

- Да, пойдёшь!

Та дева в тёмных одеяниях, сказав юнцу о каком-то деле, уходит. Они теперь вдвоём.

- Пошли.

Идут.

- Мур?

- Ох, как же назвать тебя? Пэрри? Нет...

- Мя?

- А если, хм... Вигги! Тебе нравится?

- Муррау.

Так и дошли. Взору предстал редкий лес. Деревья, что соединены канатами, площадками. Маленький лагерь промеж них.

- Вот здесь мы и живём. А тут, смотри, можно поесть. Только не прыгай на тот стол, там тётя Тринкси работает.

Увидевший в тарелке рыбий хвост, вцепился он в него, урча.

- Какой голодный... Кушай, набирайся сил.

Кот, зубами острым держа добычу, попытался стащить её под стол.

- Ха-ха! Я покажу тебе, что у нас есть наверху. Пойдём? Не бойся, рыбка никуда не денется, я дам ещё! Пойдём.

- Мурра? - И, оставляя на носу две чешуинки рыбных, пошёл за добрым человеком.

Поднялись по доскам, что прибиты были к древесному столу. Пара площадок и перила, канат, матрасы и навес.

- Здесь есть нитки в клубках. И мяч. Будешь потом играть. А спать здесь можешь вот на тех тюках.

Подушки, - много! - и матрасы. А вот целая стопка из ковров. Мягко, тепло здесь будет почивать. Уют... Тоска в душе кошачьей завозилась, словно барсук в норе. Уют...

- А здесь, смотри, спит дядя Тэлкарион. А тут вот книжки... Мне лишь четырнадцать, но дядя Тэлкарион сказал, что научит читать.

Прыжок на стол, шелест затронутых страниц. Цветастая тряпичная закладка тут же вниманье привлекла и, потянувшись... тут же когтем зацепился. И помощь - человек, с улыбкою рукою дотянувшись, высвобождает из маленького плена, улыбаясь.

- Муррау! - Благодарность.

- Наверное, тут не лучшее место для игры. А вот смотри, тут спальня тёти Тринкси. А здесь она пишет, и чинит... и ходит сюда с другим гномом. Ах да, она гном.

Прыжок на мягкую постель, упруго лапам здесь ходить.

- Тебе тут нравится, я посмотрю.

Да. Очень. Теперь по-настоящему найдя СВОЁ место, заурчал.

- Тятё Тринкси, наверное, любит животных. Она постоянно говорила, как обучала грязных животных. Я думаю, она была из цирка. Ох, притомился я.

- Мурра?

- Пойдёшь со мною спать? Сегодня было много интересного.

Прыжок на пол, следует по пятам, урчит. Впервые за полжизни, с тех пор как...

- А вот здесь я сплю. - Ложится добрый на постель, укрылся одеялом.

Прыжок к нему. Под руку голову суёт, буквально втискивается, прижимаясь... И мурчит.

То благодарность за добро.