Разговоры и дела. Ежедневно. Ежечасно. Ежеминутно.

Я, право, обрадовалась, когда Хэмс Хэллворт посетил Нейпхолл. Жив. Почти здоров. Не медля и не тратя драгоценное время отвела его в свои комнаты, чтобы сменить перевязь. Он явно что-то хотел мне донести. Что-то говорил об охотниках, что встали лагерем у Олрена. Но я будто и не слушала вовсе. Так устала. Обычное врачевание, казалось, вдохнет в меня жизнь. Но вот, его раны очищены, обработаны и покоятся под бинтами. А речь его не внушала мне радости.
Сванранды, родители Айвёр решились напрямую идти против Энрики и воздвигли новый алтарь на месте предыдущего. Посреди деревни. Они вновь собираются кичиться своей верой. Самое время поспешить и переговорить с этим семейством, которое не в первой ставит палки мне в колеса, что грозит им самим!

Прямо в холле, на втором этаже, столкнулись нос к носу с Ревелем. Он тоже нес вести не самые приятные. Энрика, будто чувствуя неладное, отправляется в Колдвэйл. Это немыслимо! Нужно поторопится, пока два лагеря, две веры не схлестнулись. Быть беде!

И вот мы немалой компанией вышли в Колдвэйл. И сразу обнаружили у алтаря отца семейства. Сванранд, который истово спорил со Святой о том, что шагу ей не даст, отрубит что-то, если та посмеет двинуться к нему. Энрика сообщила, что с ней прибыл Торстед и желает говорить с жителями. Покуда он является старостой, воспротивится этому нельзя. Но если скажет что не то, сами деревенские могут прямо сию минуты избрать новый глас Колдвэйл.

Люди собрались и настроены были не гуманно. И до того, как Торстед заговорил, за спиной у него, тот тотем, что Сванранды возвели, треснул! Это будто бы стало сигналом к тому, чтобы все достали кто что может. Вилы, косы, серпы. В сторону кающихся и нашей группы полетел камень. Я закрывала собой старосту, моля, чтобы ярость толпы поугасла. Убьют же, да не вспомнят кого и за что. Камень ударил в лоб Ревеля, слава Богам, что тот в порядке.

А Торстед начал вещать. Вещать о Свете и о том, как жаждет он с Энрикой под руку вести Колдвэйл и его жителей в новую веру. Да только на пальцах его не хватало ногтей. А во взгляде жизни. Она пытала его. Пытала, как до этого делала с другими. Превратив того в свою марионетку, что сейчас вещала ее слова своими устами.

Тяжело сдержать толпу. А толпу, которая желает излить свою ярость здесь и сейчас - подавно. Я заговорила с Торстедом. Спрашивала о Свете. Куда он хочет привести свою деревню? А следом стала говорить и с Энрикой. В тот миг, казалось, что мир вокруг исчез. Все мое внимание было сосредоточено на ней. Это была борьба. Борьба слова. Моя душа болела за то, что не все то понимают, подливая масла в огонь, чем уже занималась я сама. Одна искра и начнется пожар. Бойня. Не хочу этого. Никогда не хотела. Внутренне молилась Старым Богам, чтобы лишнего сказано не было. Ни мной, ни Франческой, ни Хэмсом.

Энрика внимала. Она спорила. Как ни странно - мягко и печально. Ее искренне расстраивали наши слова и мысли. Парировала почти каждую заготовленную мной мысль. Только через боль та была уверена, что приведет человека к истовой вере в Свет. Очистит... тьму. 

Признаться честно, то, что произошло дальше, никак не может выстроится в моем сознании в какую-то удобоваримую конструкцию, которую возможно записать корректно. Я помню, как почувствовала укол ярости. Ладонь Алана в моей руке и я срываю с его длани перчатку. Ногти еще не полностью покрыли ногтевое ложе. Я задаю вопрос. Зачем она так поступила, если этот рыцарь образчик веры в Свет? А в следующий миг будто время остановилось.

Нет, оно шло своим чередом, но окружение наше... Весь люд... замер. Замер тогда, когда Энрика сняла свою повязку. Один глаз. В глазу бельмо. Слепая. А на шее анкх с которого смотрит второе око... Ее слепой глаз.

Жрица начала говорить о своем прошлом. Как ее ненавидели за то, что она не такая как все. Родившись слепой, та была чем-то страшным и непонятным в глазах других. Ее впору пожалеть, если забыть о том, что она творит со своими пленниками.

Не только у меня сдали нервы. Хэмс, будто загнанный зверь, заметался и решение пришло тому на уровне инстинктов. Клинок Хэллворта лег к шее Ревеля. Что двигало им? Быть может был уверен, что для Энрики тот важен. Что послушает? Он просил отпустить людей. Иначе... Иначе Хоуп умрет.

Я просила остановить это безумие. Взывала к рассудку охотника, но без толку. Страх сковал его, а когда ловчий боится, за него думает мышечная память и адреналин. Спасало прежде, спасет и сейчас. Мне кажется, что то было так. Он не слышал меня. Не видел. Попробовала подойти, но рыцарь, что в сей миг был статуей холодной, удерживал мою ладонь. Кричать хотелось, но Хэмс бы не услышал. Нужно что-то делать иначе Ревель... я не хочу даже записывать этого. Верить в то не желаю!

Рывок и боль. Вновь сломанные кости. Кисть повисла безвольно, удерживаясь лишь мышцами и кожей. Глаз на анкхе Энрики остановился на мне.
Я что-то говорила? Не могу вспомнить. Не понимаю, что произошло. С уст Святой сорвалось короткое:

— Сдаюсь.

А следом звук услышала. Толпа вновь ожила. А после глухой звук падения. Хэллворт отпустил клирика и на колени припал. Энрика отпустила всех? Но почему?

Не все заметили перемену и поняли, что какое-то время были в янтаре времени. Застывшие под чарами Энрики. Та подошла ко мне и поднесла руки к моей изувеченной длани. Я дала той свое согласие и... Вновь тепло и Свет окутали меня. Так ярко и... Этого не описать словами. Я чувствую. Я знаю, что моего недуга больше нет. Совсем. Как не было. 

Жрица освободила всех. Тех, кто шел за ней посредством силы. И тех, кто искренне ее любил. Та молвила, что нужно ей подумать. Но Колдвэйл и ее жителей та более не потревожит. Она уважит их веру в Старых Богов. 

Быть может у нас получилось? Получилось показать ей истину? Покажет только время. 

Powered by Froala Editor