«Воистину благословлен лишь тот, кто ощутил касание небес» 

Теперь я понимаю эти слова, однажды сказанные монахом в детском приюте. Лишь тот, кто ощутил касание небес, властен над судьбой этого мира, способен менять его порядки и пренебрегать моральными устоями существ населяющих его. 

Воистину лишь тот, кто возвысился над смертью и своей волей над волей других способен подчинить себе мир.  

Теперь страх лишь вымысел, а боль иллюзия. Смерть верный друг, а тьма родная мать. 

Стоя у величественных и древних врат в склеп, я ощущал трепет в сердце, как и в первый раз оказавшись здесь. 

Врата распахнулись, и приятный могильный холод вырвался наружу, ударив в нос зловонием, к которому уже почти привыкли все кто стоял со мной рядом.  

Не обману сказав, что дальнейшие события я помню, не так хорошо, как тот момент, когда мы предстали перед ним. 

Величие его имя, мрак его душа и ужас ему корона. Мой владыка, мой властелин. Избавитель от вечного проклятия людей, подчинивший смерть и обрекший нас на вечное служение во тьме. Достойная плата за бессмертие.  

–  Приготовьтесь мои верные слуги. Сегодня ваша воля будет вам оружием. А ваш разум станет навеки вашей же броней. 

Утробный и зловещий голос нарушил тишину, царящую в склепе, и мы отважились поднять глаза, не смея встать с колен. 

Владыка возвышался над нами, стоя у каменного алтаря, раз, за разом повторяя строки из священного гримуара.  

Я готов отдать собственный глаз в обмен на знание, что дадут мне возможность понять хотя бы часть этих рун. 

Аколиты рядом обсуждали скончавшегося слугу, чье тело лежало рядом, рассуждая как лучше использовать зелье Рэбэнуса чтобы оно… хотя бы не убивало подопытных, в разговор вмешался сам Рэбэнус, но его слова имели не большой успех. 

–  Сегодня ваши души станут на шаг ближе к заветной цели, а разум скроет от врагов ваши замыслы, мечты, идеи. Лишь мне они будут открыты. 

Жестом Владыка повелел нам подняться и указал на меня. 

–  Ты. Будешь первым. 

И сердце затрепетало сильнее. Честь стать первым, честь первым ощутившим касание Владыки, возможность быть первым получившим благословение великого, была моей. Заслужил ли я более благосклонное отношение Владыки, раз получил эти регалии? Ответ может быть любой, но для меня враг любой, кто посмеет утверждать иначе. 

С ликующим сердцем и распахнутыми, словно у ребенка при виде долгожданного подарка, глазами я взошел на каменную плиту. Аколиты помогли мне лечь и вцепились в мои конечности мертвой хваткой по приказу Великого.  

–  Ваши тела будут растерзаны. Ваши сердца будут вырваны из груди. Но лишь те, у кого хватит воли к жизни, переживут это испытание и станут сильнее. 

Отойдя от меня, мой господин долго и громко читал заклинания на древнем и полузабытом языке, у котла, наполненного чем-то, от чего моё тело вздрогнуло, когда я увидел содержимое. 

Все новые и новые нечестивые заклинания слетали с его уст и всё моё тело напряглось. Аколиты сильнее вцепились в мои руку и ноги. Тело изогнулось, и глаза были готовы вылезти из орбит.  

Я перестал различать лица. Какой-то культист ввел мне препарат, от которого умер подопытный. По его словам это должно было помочь, однако если бы он знал, как он ошибался. 

Поток темных заклинаний на мгновение прекратился, и владыка подошел ко мне. 

–  Смерть лишь начало для тебя. 

Прогремели его слова в моих ушах и глаза закатились от боли, когда я почувствовал, как мою грудную клетку рассекли острым лезвием.  

Оглядывая свои раны на следующий день, я понимал, насколько мастерская и аккуратная работа была проделана, но в тот момент мне казалось, что меня просто разрывают, потрошат, ломают кости, словно мясник разделывает тушу очередного зверя. 

В момент, когда пытки на мгновение прекратились, вновь зазвучал голос повелителя и нечестивые заклинания разнеслись по склепу эхом.  

Глаза залило тьмой, в ушах гремел гром, моя голова затряслась, а аколиты из всех сил пытались не дать мне вырваться из их хватки. 

И вот момент, ради которого стоило ждать всё это время, ради которого было сделано всё, что было сделано до этого. Момент, ради которого я пожертвовал собственной человечностью, и родились «мы». 

Темная длань Владыки Агонита погрузилась в мою истерзанную плоть и сжала моё бешено клокочущее сердце смертельной хваткой.  

Тело изогнулось вновь и стало биться в судорогах ещё сильнее. Я не слышал больше голосов аколитов, даже собственный крик, который, я уверен, был громким. Лишь шепот Властелина в моих ушах и… покой. Абсолютный и непорочный покой. Тишина и убаюкивающий шепот во тьме. 

Лишь раз я ощущал подобное, давно, в черном доме, и даже тогда мы небыли едины настолько, насколько нас сделал едиными Владыка Агонит в ту ночь. 

Тьма рассеялась, мы начали слышать голоса. Аколиты, соратники, Рэбэнус упрекающий алхимиков в том, что они неправильно использовали его настойку и голос Агонита довольный результатом, воздающий мне хвальбы за выдержку, за преданность.  

Хотелось мне произнести, но тот невнятный поток слов, который я выдал, пока меня уносили культисты, было сложно разобрать. 
 

Я лежал недалеко от алтаря и слышал, как на него лег Рэбэнус. Больной ублюдок. В какой-то момент мне показалось, что он наслаждается этим, болью, самим процессом разрывов тканей и хрустом костей его собственного тела. Вспомнив свою коллекцию черепов и гниющих голов, мы осознали, что не нам его осуждать. 

За тем был Эд. Его мы слышали хуже. Всё словно в тумане. 

Я бороздил просторами лессов, скрытых в сумерках, и свет не пробивался сквозь их гниющие кроны. Туман, скрывающий стволы и корни, покрывал всю землю. 

В дали я видел силуэты, напоминающий давно ушедших в мир иной людей, врагов, друзей. Или тех, кто хотел казаться нам друзьями.  

Всех тех, кто на пути мною встречен был, воспринимал я как призраков, пока не предстали передо мной  три фигуры. Один был словно полу волк. Человек, облаченный в шкуры волка. В крови, обвешанный костьми. Второй как ворон, весь был в чёрном. В руках сжимал отравленный клинок. А третий, будто малое дитя, скрутившись под порывом ветра, пытался безуспешно закутятся в рваное тряпье. 

–  Взгляни Тодеус. Здесь все грехи твои, пришла пора расплаты 

Раздался голос столь знакомый. 

–  Лишь я могу решать, что грех, что благодетель, и мне решать расплачивается за них, или просить награды 

Подойдя к волку, чьи глаза подобно буре, столь яростно смотрели на меня, я возложил длань ему на грудь, без страха, и наши сердца забились в унисон. 

–  Тебя я признаю. Ты ярость, что таилась в сердце. Так много битв я выиграл лишь благодаря тебе, так будь и дальше моей силой. 

Другой, весь в черном, подошел сам и направил на меня отравленный клинок. Взявшись за лезвие обеими руками, я направил остриё себе в обнаженную грудь. 

–  А вот и ты, мое второе я, помощник и советчик, наконец, мы встретились. Тебя я тоже признаю, твою отраву пущу в своё пустое сердце вновь. Будь частью нас навеки 

Отравленный клинок как пепел спал с груди и растворился в сером тумане. Лишь мальчик на ветру дрожал и кутался в тряпье, оглядываясь по сторонам, он искал место, где можно было спрятаться от ветра. 

–  Ты вечно был обузой. Мешал мне, страхом отравлял, сомненья вызывал и жалостью к ничтожным, опускал меня на один с ними уровень. 

–  Но разве ты жалел об этом? Помнишь, как мечтал любить и быть любимым? Помнишь, как надеялся о жалости в бою, о счастье, радости и детях в доме? 

–  Нет больше смысла в мерзких радостях, и моя воля определила цели, на порядок вышел, чем твои. 

–  Твоя воля? Не они? 

–  Они есть часть меня, освобождающие от морали и проклятья смертных 

–  Ты человечностью пожертвовал, очнись! Ты помнишь эти слова сказанные тебе однажды добрым человеком. Его обугленное тело валяется в том сгнившем черном доме. Взгляни, что стало с нами. Ты стал монстром, меня ты презираешь, невинных, без сомнений готов предать мечу. А головы и души отдать на поруганье. Таким ты никогда не был. И ты не станешь, пока живет та часть меня, что человеком называться позволяет. 

–  Тебя не признаю, не часть меня, не мы. 

–  Не надо! 

Вопит невинное дитя, и мой сапог его вот-вот раздавит. Последний крик и ветер сносит кроны, с корнями вековые древа вырывает. Я, волк и ворон стали лишь одним. Одно целое, одно единое, могущественное существо в теле, что стало на шаг ближе к бессмертию. 

–  Мы с благодарностью принимаем благословение.