В камине всё ещё теплился огонь, а на столе продолжала гореть свеча. Тусклый свет проходил сквозь грязные стёкла окон, едва освещая пространство рядом. Но Мари настолько хорошо запомнила расположение мебели в этом доме, что могла с закрытыми глазами пройти из одного угла в другой, взять нужную вещь — и, не раскрывая глаз, вернуться обратно. Так что теперь, едва удерживая в руках клетку с тихо елозящей внутри курицей, накрытую тёмной тканью, Хольте без всякого труда добралась от крыльца до стола — куда и поставила птицу, сдёрнув ткань. Дом тут же заполнило вредное кудахтанье, а воинственная — уже сейчас это было видно! — птица принялась кидаться грудью на прутья. Мари, перепугавшись, что это чудо соберёт к себе внимание всех… вообще всех вокруг, тут же кинулась закрывать и запирать дверь. Оказавшись отрезанной от остального мира, курица, кажется, с ещё большим усердием принялась таранить, царапать и клевать прутья. А Хольте ничего не оставалось, кроме как завалиться на ящик у стола, да наблюдать за птицей, надеясь, что та успокоится.

Ждать пришлось долго. Трещали свежие дрова в камине, Мари потягивала разбавленное вино, курица всё ещё не хотела мириться с собственной участью, хоть и заметно уставала. Вздохнув, женщина отставила стакан в сторону и уставилась на свою новоприобретённую — та надеялась — подругу.

— Эй... — Мари протянула руку к курице, беснующейся в клетке.

Вот только курица была не дура — и со всей своей куриной силы вцепилась в палец женщины, продолжая махать крыльями и издавать невнятные звуки. Бело-коричнево-серые перья тускло блестели в неверном свете, а в чёрных маленьких глазках полыхал огонь праведного гнева.

— Ау! — Хольте отдёрнула палец и, хмурясь, слизнула проступившую каплю крови. 

Палец болел. Курица явно хотела убить её. Мари это определённо не устраивало. Поднявшись, она решительно двинулась в тот угол, где в беспорядке были свалены запасы предыдущих хозяев.

— Та-а-ак... Что любят курицы? Зерно, конечно же! — Мари остановила взгляд на мешке с чем-то похожим на то, что ей нужно и, зачерпнув здоровой рукой горсть, вернулась к столу. — Цыпа-цыпа-цыпа-цыпа... — Мари аккуратно забросила часть зёрнышек в клетку.

Курица недовольно вскрикнула, но... взглянув сначала одним глазом, потом другим — на зерно, — принялась шумно склёвывать его с тонкой соломенной подстилки, остатки которой чудом остались в клетке после транспортировки и попыток курицы выбраться.

Хольте радостно хлопнула в ладоши, довольная таким результатом — и, осторожно поднеся ладонь прямо к клетке, попыталась высыпать зерно.

А курица явно была против такого наглого вторжения в личное пространство! Оторвавшись на мгновение от пищи, дурная птица — со всей своей немалой дури — врезалась клювом в ладонь женщины.

— Да твою же! Бек! Вредина, теперь тебя будут звать так — Бек! — отдёрнув руку, вскрикнула Мари, хмурясь и недовольно глядя на довольную своим удачным нападением курицы. — Вот зажарю — будешь знать, безмозглая птица! — Мари стряхнула на пол остатки зерна и, тяжело дыша — ноздри широко раздувались, брови застыли, нахмурены — глядела на птицу. — Ну, чего на это скажешь?

— Кудах-тах-тах! — возопила курица — и была такова.

— Эх, Бек-Бек-Бек... — вздохнув, Мари опустила локти на стол и подперла голову кулаками, стараясь не потревожить исклёванных ладоней. — Вот у тебя клетка поменьше, у меня — побольше, а толку-то от размера?

Кажется, курица не была настроена на философский лад. Лишь на секунду затихнув, она возобновила свои бесполезные попытки сломать крепкое дерево и металлические прутья.

— И сытно, и тепло, не так ли? — хмыкнула Мари, оборачиваясь и глядя в чёрные глазки-бусинки.

Бек чуть притихла, но сдаваться не собиралась — и вновь затарахтела что-то на своём курином. Хольте, вздохнув, уже хотела что-то сказать, но... но в итоге выпустила воздух. Набрала снова. И затянула тихую, тоскливую мелодию без слов. Птица наконец заткнулась и в полном недоумении, восторге, ужасе — или что это там было у курицы? — уставилась на женщину. Лицо Мари отсвечивало болезненно-жёлтым в неверном свете свечей и едва тлеющего огня в камине, волос спутался и, растрёпанный, огненным ореолом обрамлял лицо. Под глазами образовались тёмные круги, веки вздрагивали, а глаза блестели от слёз, застывших в нерешительности и словно раздумывавших, стоит им скатываться вниз или ещё не время. Голос чуть хрипел и срывался, но в целом в нём звучало нечто вроде… умиротворения. Во всяком случае, близко к тому.

— Эх, Бек, красавица ты моя... — прервавшись, явно не закончив мелодии, Мари осторожно протянула руку к курице, намереваясь... погладить её, наверное?

А та то ли до сих пор не отошла от шока, то ли после еды была чуть более благосклонна к глупым двуногим — и, чуть склонив голову набок, позволила Мари пару раз провести пальцами по собственной крохотной пернатой голове. После чего, закудахтав, забила крыльями по прутьям.

Хольте тут же отдёрнула руку, улыбаясь — и вытерла рукавом рубашки глаза.

— На том и порешим, да? — не прекращая улыбаться, Хольте взяла стакан — на дне ещё плескалось разбавленное вино — и, прикрыв глаза, отпила пару глотков.