Также участвовали: Дрейкен.

«На базаре Тёмной Гавани и в питейных заведениях то и дело проскальзывает слух: в ночи и вечерние часы выходит на охоту безумец, коего уже успели наречь не иначе как Джером Кромсатель. Кто-то говорит о том, что у него огромные лапы-руки с ужасными когтями, которыми он кромсает своих жертв до неузнаваемости, другие утверждают, что он может становиться невидимым, а также изрыгает огонь, а иные и вовсе заявляют, что это неупокоенный дух, порождённый тёмными силами. Все сплетники сходятся лишь в одном: кем бы ни был Кромсатель и на что бы он ни был способен, он всегда не забывает отведать плоти своих жертв, забрав тот или иной особо лакомый орган.»

Спокойствие беседы в доме, снимаемом чародеями, было прервано самым наглым образом: маленькие кулачки громко забарабанили по двери, а после к ним добавились ещё и чрезвычайно бойкие пятки. Пребывая в полнейшем недоумении, Милар выглянул наружу и узрел тут же отскочившего и скромно потупившегося мальчишку лет пяти. Впрочем, стоило всем троим магам выйти на площадку перед  дверью, пацанёнок воззрился на них с выражением непередаваемого словами восхищения на лице и открыв рот.

— Ух ты! Ёльфы! Всамделишные! А у вас уши настоящие?!

Учитывая разницу в возрасте, все трое кель'дорай смотрели едва ли не в пол, что доставляло им даже некоторые незначительные неудобства.

В ходе краткой беседы выяснилось, что мальчишка играл с друзьями в лесу и они наткнулись на «труп тётьки мёртвой, который Джером поел».  Сам же паренёк сюда был отправлен караульным из ставки стражи: когда юный свидетель прибежал туда, чтобы рассказать служителям закона о своей находке, плечистый сержант отослал его к магам, чтобы те «сами разгребали своё... свои дела».

По пути, когда сразу трое магов отправились следом за мальчуганом, к ним присоединился шериф Маккензи, Хориан и даже клерк Дрейкен — последний просто совершал вечерний моцион и, заинтересовавшись такой занимательной компанией, увязался следом. Ещё бы, когда простому рабочему из городской администрации удастся попасть на самое настоящее таинственное расследование, верно?Придя на место, они увидели страшную картину: совсем ещё юная девушка была выпотрошена, словно свинья на скотобойне: голова держалась лишь на позвоночном столбе; одежда оказалась разорвана в клочья, а тело вспорото вдоль, от ямочки меж ключиц и до паха. Стояла одуряющая вонь и жирные мухи с упоением пировали на бесплатном фуршете.

Грегори на удивление остро поддался позывам и всё же прочистил горло в сторонку, а Хориан — тоже далеко не простой мужчина — несколько раз сглотнул, прогоняя тошноту. Манус остался стоять в сторонке, а вот эльфийские чародеи, подошедшие совсем вплотную, не выказывали никакой острой реакции, кроме омерзения. Надо полагать, или здесь помогла какая-то хитроумная волшба, на которую горазды все эти даларанские маги, или же просто «остроухие верзилы» оказались далеко не так просты и успели повидать всякого за свои более чем долгие жизни.

Осмотр занял долгое время. В ходе него Хориан умудрился даже в капкан, заботливо оставленный неведомо кем и старательно замаскированный под свежим слоем дёрна. Вполне вероятно, что след из вырванной и повреждённой травы вверх по склону и был именно для этого оставлен... жаль лишь никто не нашёл значимых зацепок и улик — либо же их не было, либо... плохо искали.

Под конец осмотра места преступления шериф и Хориан отбыли по иным важным делам, коих для стражи в Тёмной Гавани всегда находилось предостаточно, а Линадель, испросив у Милара, как старшего в группе магов в отсутствие Кваредара, разрешения, отбыл в дом: местный климат не слишком приятно сошёлся с его организмом, как это было уже когда-то у самого Алого Луча по прибытию в Гилнеас. Надо полагать, вернувшись в их местное обиталище, он и доложил магистру о нюансах, связанных с этой новой жертвой.

Оставшись втроём, Дрейкен, Изериал и Лан'Вейн старательно изучили склон на предмет следов и таки преуспели, причём сделал это клерк: заполучив факел, любезно переданный ему Миларом, Манус почти сразу наткнулся на отпечатки сапог, ведущих к перекрёстку, что соединял столичный тракт и пару местных дорог, ведущих к фермам и западной части Тёмной Гавани. Пройдя по следу, пусть и быстро оборвавшемуся, группа достигла открытой местности.

Следует сказать, что первый же, кого они опросили, оказался весьма неприятного вида охранником местной придорожной конюшни, где оставляли лошадей путники, решившие передохнуть в расположенном совсем рядом трактире. Судя по всему,  эльфов он не сильно любил, потому как стоило Милару к нему обратиться, как к самым ногам чародея устремился смачный плевок из чёрной слюны вперемешку со жвачкой из табака.

Положение спас Дрейкен: ненавязчиво оттеснив мага, он вынул серебряную монетку и, пообещав вполне закономерное удвоение оной, попросил ответить на ряд вопросов. В итоге сошлись на пяти монетках — которые наверняка потом отдадут эльфы, — после чего мордоворот поведал действительно стоящую информацию: во вторник, совсем ещё ранним утром, вышел среднего роста мужчина, весь перебинтованный и с большим рюкзаком за спиной, который двигался как раз из леса и отправился по столичному тракту.Вот она, зацепка. Увы, дорожные грамоты были не до конца оформлены, а час к этому моменту оказался уже слишком поздний, да к тому же и без сопровождения кого-либо из стражи даларанским магам отправляться в подобное путешествие вовсе не следовало.

Порешив на том, что в наикратчайшие сроки они возьмутся за проверку всех найденных зацепок, чародеи и клерк отправились обратно в Тёмную Гавань.

Уже на следующий день, утром, в ставку стражи Тёмной Гавани прибыл небольшой деревянный ящик. В нём находилась стеклянная банка со спиртом и помещённым в него человеческим желудком небольших размеров. Также прилагалась записка:

«Оставьте меня в покое и я постараюсь унять свой голод. Довольно проклятых магов, их приспешников и прочих тварей, готовых мучить меня, прикрываясь своими высокопарными словами про защиту мира от зла, что таится во мне. На мне нет вины за то, что я творю.»

Строки были написаны на небольшом клочке пергамента. Слова имели такой вид, словно кто-то намеренно писал их "печатными".