Тёмная ночь в гилнеасской глуши. Чёткими и яркими здесь была лишь луна, тускло освещавшая тёмные стволы деревьев, и запах свежей крови, настойчиво лезущий в нос, перебивая даже сырой и смрадный запах болотной топи.

Рандел медленно, но уверенно продирался через болота, зная, что топь сокроет все следы его работы. Чёрных деяний, как их бы назвали иные, и говоря «иные», он имел ввиду «все вокруг». Впрочем, если ты ублюдок-полукровка, равно презираемый всеми, то не удивительно, что для тебя все «иные» и тебе не особо есть дело до моральных устоев «всех вокруг». Разумеется, надо быть совсем уж сельским простофилей, или потерявшим голову от собственного самомнения эльфом, чтобы идти на открытую конфронтацию с неугодным тебе обществом, когда ты являешься его частью, и вынужден следовать общим правилам, вместо со всеми. И Рандел не был ни тем, ни другим. Рандел был полуэльфом, взявшим всё лучшее, что только мог, от своего происхождения. А потому, трепаться о том, что это он ворвался в дом престарелого Артура Беррингтона, отсёк ему руки и пытал ещё час, прежде чем убить, он не станет. Отделив голову от тела, он забрал её себе, и именно она и замаранный кровью мешок, источали этот запах свежей крови, так дурманившей его и кружившей голову. Хотя, возможно он просто надышался болотного газа.

Да, это было не первое его убийство, но первое убийство человека. Но кто как не этот самодовольный тиран, изгнавший его мать из родного дома с позором, поставив под угрозу судьбу и её самой и её нерождённого ребёнка из-за своего эгоизма и чванства, не заслуживал жестокой кары? Возможно, сложись всё иначе, Рандел бы даже любил его, и не нёс бы этой ночью его отрубленную голову в мешке по болоту, чтобы выварить череп и оставить меткой на финальном этапе своей кровавой вендетты. Но каждый сам творит свою судьбу, и благодаря поступкам Артура, единственным человеком с фамилией Беррингтон, которого он любил, была его несчастная мать, сгинувшая десять лет назад, во Вторую Войну. И сегодня, в десятилетие её смерти, он начал вершить месть, которую так долго готовил. Рандел улыбнулся, выходя на нужную тропу. Он проложит свой собственный особый путь в этом убогом и затхлом мирке, прочертив его кровью и выложив костями, потому что пока все боятся и сидят в тёплых домах, боязливо выглядывая из окон на блуждающие огни, только у него достанет силы и дерзости действовать, твёрдо зная, что нужно любить, а что – сжигать.

                                                                                                     ***

–  Не плачь, малышка-Бланш, тебя никто здесь не обидит. – улыбался бледнокожий полукровка, сидя за обеденным столом, напротив трёхлетней ревущей девочки. – Тётушка Элизабет, дядюшка Морган, ну не молчите, скажите моей маленькой сестрёнке, что ей нельзя так долго плакать! Вдруг она выплачет глаза и станет совсем как вы!

Бланш действительно замолчала, уставившись на него большими  ореховыми глазами. Возможно, дело было в поразительном даре убеждения Рандела, а возможно в том, что улыбка исчезла так с его лица так же быстро, как и появилась, а он принялся вырезать на собственном лице странный ритуальный узор из линий, совершенно не используя зеркала. Используя лишь длинный кривой кинжал. Кинжал, которым он убил и выпотрошил её родителей. Теперь их внутренности лежали аккуратно разложенные на тарелках и блюдах, прямо перед ними. А в бокалах, из сервиза, что подарил счастливый Артур на свадьбу младшей дочери, вместо напитков теперь была кровь, а лёд подменяли ювелирно вырезанные глаза пожилых родителей Бланш. Настоящие же кубики льда Рандел сложил в любовно вскрытый череп старика-Беррингтона.

Кто знает, что остановило его руку, от того, чтобы прибавить к списку его жертв за эту долгую ночь ещё одну жизнь, когда закончив с Элизабет и Морганом и рассадив их трупы в гостиной, он поднялся наверх, в детскую. Пожалуй, вряд ли кто-то кроме него знает ответ. Но что-то мелькнуло в холодных серых глазах, и он взял русоволосую, тревожно сопящую малышку на руки и закружил в танце, хохоча и улыбаясь. Закончив вальсировать, он молча доставил уже вовсю рыдающую девчушку к обеденному столу, и усадил рядом с родителями.

–  Забавно, конечно, получилось, но ты уж не обессудь, малышка-Бланш, когда я решил судьбу этой семейки предателей, тебя не было ещё даже в планах. – разговаривал он с умолкнувшей трёхлеткой, продолжая наносить странный узор на своё лицо, казалось бы, совершенно не чувствуя боли. Кровь стекала и капала на белоснежную скатерть, оставляя безобразные алые пятна.

–  Надеюсь, ты не подведёшь своего любимого старшего брата и распорядишься моим подарком мудро. Всё же, по крайней мере, теперь они не смогут тебя предать, искалечить своим воспитанием, насильно выдать замуж или лишить наследства, по своей прихоти. – полукровка улыбнулся. Девочка, кажется, улыбнулась тоже. Или, может быть, дело было в капле крови, так неудачно попавшей в глаз. Пора было уходить. Он сделал свою работу, поглотил жизненные силы этих несчастных, двое и которых были его ближайшей кровной роднёй, увеличив свой и без того солидный магический потенциал, и в завершение нанёс древние ритуальные знаки, что помогут ему лучше с этим потенциалом справляться. Больше того – он выполнил свой сыновний долг, и день, когда он потерял свою единственную семью, станет днём скорби и по тем, из-за кого потеряла семью его единственная семья. В глазах Рандела – вполне справедливо. Полуэльф поспешно вытер и убрал кинжал, встал из-за стола и, подошёл к безмолвной девочке. Ему показалось, что иссушённые остовы её родителей испуганно покачнулись, когда он нежно поцеловал Бланш в лоб, щедро окропив её волосы своей кровью.

– Приятного аппетита, крошка, я сыт.

                                                                                                     ***


 Fear awaken
 Go with it now
 And let it overcome you
 Fear awaken
 Your mind is racing©

 Disturbed - Fear